Август в Императориуме - [76]

— Да кто ж его знает… — отозвался другой, тощий и очкастый, но одетый так же. — Может, и секач, а может, сам сослепу на топор лучшего друга напоролся — поди, в такую же грозу охотился!

Сразу привычно загалдели — видно, целая компания подобралась:

— Гляди, Никодем, слетишь в академ!

— Протри очки, а то пойдешь на стручки!

— Без ума не смехай — заглянет полдухай!

— Да, красиво Орден рисует на морде!

«Вот мы кто, — автоматически отметил Рамон, хоть и сам не испытывал особой любви к Полиции Духа, — фольклорные персонажи, герои пословиц и поговорок…». Но тут впереди, в перекрученной мгле, что-то зашевелилось, заскребло безразмерными когтями, продрало ими плотный брезент ливня, зачиркало сотней спичек на ветру, зашипело, засверкало тысячеглазым переливом, как чешуя пробудившегося дракона, с металлическим лязгом и стоном полезли куда-то вверх и в стороны какие-то мокро-блестящие громадно-немыслимые сочленения, одновременно локти, плечи и крылья, с нечеловеческой сноровкой провернулись чудовищные шарнирные лапы — и пушечно грянуло изо всех развёрстых пастей сразу, и взметнулось, разрывая тучи, рисуя в них бездонные пропасти и световые гроты, громоздя фантастические купола и тут же ниспадая отовсюду рокочущими водопадами! И восторженный рев тысяч глоток заглушил ответный салют грома!

«Ты пунктуален, радужноклыкий…» — последняя мысль тихо погасла в усталом сознании сенсолётчика, и больше он уже ни на что не обращал внимания…

А позже, когда засыпал в сухой теплой постели, отогревшись изрядной дозой имбирного грога, бывшее и небывшее стали медленными прозрачными струями перемешиваться в одну сказочно-сонную микстуру, настоянную на плавных изгибах водорослей, и постепенно стало совсем хорошо и заоблачно.

Проплывал почему-то масляногубый Пончо, из полумрака с увлечённой жестикуляцией рассказывающий храмовому стосвечнику о намечающейся забастовке велорикш — и нервно-отзывчивые язычки свечного пламени, казалось, заворожённо повторяют каждое слово, вспыхивая ярче на ударных слогах…

Проплывал сокрушённо качающий головой Лактанций — почему-то в поварском фартуке поверх поношенной судейской мантии — никак не могущий вынести приговор по пустячному делу о детях, кидающих с крыш животных. Животные (в основном кошки и хомячки) не сопротивлялись, но беззвучно разбивались вдребезги, как фарфоровые статуэтки самих себя, для этого их и кидают, поясняли тут же стоящие серьёзные наглаженные и отутюженные дети, иначе они научатся летать и будет поздно… «Был бы жив Эльф Мастарсид, не допустил бы такого позора…» — разводя дождящими руками, говорил совершенно растерянный судья-повар (или повар-судья?) Лактанций…

Проплывал ожесточённо фехтующий со своей возлюбленной префектшей (лицо которой было закрыто золотой маской) Ю Эс Би: оба были в плащах цвета лунной ночи и, нанося удары, выкрикивали разбитое на буквы и слоги слово «пирамида», не соблюдая количественных показателей. Серебряный Анх Ловца Душ тут же рисовал, подчиняясь ритму выкриков, на чёрнобархатной стене огненную скоропись анаграмм… Адам При! Дари Пима! Пир Амида! Рапира Мида! Приап Дам! Мари Пад! Пир Дамира! Дама Пири! Мири Прада! Пидар Мира! Дар Памира! Дима Пари!..

Проплывал загадочный Строитель Ажурноклыкого — лица его тоже не было видно, но Рамон почему-то знал, что он хмурит кустистые брови, разглядывая сверху две ещё не слившиеся, но распалённые грозой толпы: восторженную у фонтана и дерущуюся на набережной и лестницах. «Полный Адорай, как и задумано, — почему-то хмурился Строитель Чудотворный, — полный камикадзен, и крови так много, что она течёт по желобкам, но, подсвеченная, уже неотличима от воды…»

Проплывал хихикающий Бонапарц, он же вытянувшийся Герундий Факин, он же снова Бонапарц — поплевав на ладони, он примеривался разнести топором старинные часы с боем и горным кукуедом. «Мне надоело, что этот кукуед каждый раз, когда сожрет ни в чем не повинную кукушку, открывает пасть и громко харкаркает! И вообще еcли чаcы пробили тринадцать раз — значит, не только поcледний удар был лишним!» — «Но они пробили четырнадцать…» — слабо пытался возражать кто-то.

Проплывала, конечно, Не Веста… но тут ничего приличного мы, увы, сообщить читателю не можем…

Основательно, как всегда, проплывал Квазид. Устроившись в любимом кресле, держа руки на подлокотниках в виде двух умномордых и умноглазых кошек, он рассказывал об услышанном на Форуме. «Представь себе, — возмущался словомел, — целый час они обсуждали мор-фо-но-се-мантический закон, по которому можно строить вглубь принципиально новые языки, разработав какие-то нелинейные позиционные алгоритмы!» Дальше шла не очень понятная Рамону чушь или, по терминологии Квазида, «псевдоварево псевдоварвариаций»: счастливые часов не наблюдают, щас левою часть сов наперегарю, червивые засов не обглодают, щегливые за сов не уимблдонят, шкодливые взасос не обладают; смазливые число не оболванят, чёрнявые чадят не на платане…

Зато и Квазид, и Рамон (почему-то присутствовавший в виде стилизованной под расплавленный меч бронзовой пепельницы с головой… ну да, со своей головой, но вычеркнутым телом, которое, как он помнил, лежало на обратной стороне изжелтевшего листка в третьем сверху ящике лакированного квазидовского бюро) оба приветствовали единодушную канонизацию вместо классической Хаммурапики («раб, приди и служи мне») знаменитой Тримуртийской Надписи. Как обобщили мнение БЖП (Большого Жюри Прошляков) высокоученые Тванец Водорот и Орлан Брат, три её непостижимые фразы: «место для удара головой»; «хлопнешь дверью — умрешь от монтировки»; «я, убивший тебя подмоздоком», — содержат ключ к цивилизации прачелов! Первая называет загадочное метафорическое место, где нужно как-то метафорически использовать мозг (или всю голову, мнения разошлись); вторая соединяет условной (а может, и ложно-условной) связью обыденное действие и загадочную смерть предположительно от неизвестного напитка, что знаменует нелинейность причинно-следственного устройства мироздания; и, наконец, третья прямо указывает на неизвестное науке и невероятное (иначе зачем его так фиксировать?) орудие, возможно даже, абсолютное оружие — подмоздок. Убило ли первое лицо второе из мести, любви, алчности, зависти, гордыни, справедливого воздаяния за грехи, преступной страсти к убийству, срочной необходимости в донорских органах или по какой-то иной моральной или аморальной причине, не суть важно — имеют значение торжественные синтаксис, пафос и интонированность фразы; легшее в её основу событие, вероятно, знаменует что-то вроде конца истории… Найдя «место», установив нелинейную закономерность между хлопаньем дверью и смертью от монтировки и поняв головокружительную сущность подмоздока, можно будет доподлинно установить