Август - [67]

Шрифт
Интервал

— Кот! Я, кажется, нашла то, что нам нужно!

— Где, милая? В Сиверском или Сусанино? Или сразу в Рождествено забралась?

— Нет, есть такой поселок в Гатчинском районе — Вырица называется. Там и дорога железная — как раз в нашем направлении. И дом просто чудесный — большой, на вырост. Участок 17 соток, кругом лес, хотя это и посередине поселка почти.

Ну, мне очень нравится и недорого, главное. За тобой последнее слово — поедешь смотреть завтра?

— Еще раз название повтори. Вырица?!

— Да, тут еще святой, говорят, есть свой, очень в России почитаемый, Серафим Вырицкий!

— Я уже знаю, Катюша.

Двери покрепче справим,
рядом на цепь посадим
Восемь больших голодных псов.
Чтобы они не спали,
к дому не подпускали
Горе, врагов и дураков…

— Положим, восемь голодных псов — это уже перебор, — неспешно раздумывал Иванов, покачиваясь в такт песне, все еще звучащей в наушниках. Свежий порыв ветра сорвал с тополя очередной пушистый рой летнего снега, понес над синими колокольчиками, над огромными бутонами белых — сами как комья снега, пионов, нежно опустил пух на траву. Лежащая рядом с качалкой в россыпи маргариток овчарка фыркнула, чихнула, перевернулась на спину, задрыгала в воздухе всеми четырьмя мощными лапами, заелозила по траве могучей, мускулистой спиной, не изображая, принимая счастье таким, какое оно есть.

Иванов нагнулся, с удовольствием почесал Марте брюхо, волкодавица ощерила улыбкой белоснежных клыков черную пасть.

— Да, восемь псов — это перебор. А вот Марта нам очень кстати, — додумал он мысль и снова вслушался в давно знакомую наизусть песню.

Рядом с парадной дверью
Надо вкопать скамейку,
А перед ней тенистый пруд.
Чтобы, присев однажды,
Смог бы подумать каждый
Нужен ли он кому-то тут?
А вокруг такая тишина,
Что вовек не снилась нам,
И за этой тишиной как за стеной,
Хватит места нам с тобой.

— А вот это Макаревич очень верно подметил: «смог бы подумать каждый, нужен ли он кому-то тут»?

«Гости съезжались на дачу». А хочу ли я этих гостей? Катя и рада, и не рада. Рада за меня, за старых друзей, которых я увижу. За то, что кончилось наше невольное затворничество. И не рада — боится, что слишком много будет хлопот — столько гостей, всех накормить, убрать, обслужить — хватит ли сил? Со мной-то устала за последний год, намаялась. А тут еще столько! Да с детьми! А женщины все незнакомые, молодые, сядут на диван и будут курить сигареты в ожидании кофе. А Рыбка мечись — подавай. И ведь неясно даже — надолго ли? Нет, с этим как раз ясно — напомнил себе грустно Иванов — надолго. Ну, хорошо, Маша поможет, она, хоть и новый, но наш человек. Кирилл всегда выручит машиной и на базар свезет. Тимофей — писатель наш, на подхвате будет, если что, детей нянчить заставим, — улыбнулся Иванов своим мыслям.

Марта встрепенулась и перевернулась, одним рывком встав на лапы, завиляла туго скрученным в пушистое кольцо упругим хвостом. Зашлепали по брусчатке дорожки родные шаги. В халатике еще, с чашкой кофе в руках и дымящейся сигаретой, от дома шла им навстречу Катерина. Марта побежала встречать, путаться под ногами, прижиматься лоснящимся крепким боком, сопроводила к стоящей рядом с качалкой скамейке, усадила «маму», чуть не разлив хвостом кофе и плюхнулась тут же пушистой попой прямо Кате на ногу. Катерина ногу высвобождать не стала из-под теплой шерсти, почесала пальцем любимое место «бабаки» на переносице, отпила кофе, затянулась крепко, с прищуром глянула карими блестящими глазами на ушедшего в музыку Иванова.

Валерий Алексеевич дослушал песню, вздохнул с некоторым сожалением и снял наушники.

— Катюша, все будет хорошо, ты же знаешь, все теперь и всегда будет хорошо. Ты переживай, маленький, но в меру, ладно? Ну, нельзя же все время одним сидеть, скоро мхом покроемся!

— Это ты говоришь? — засмеялась Катерина, откинувшись на спинку скамейки, подставляя раскрасневшееся лицо ветру, не глядя на Иванова, а глядя в облака, бегущие по небу. — Это я тебе эти слова твержу уже неделю!

— В самом деле? — Иванов сделал вид, что смутился. — Все готово, куплено, прибрано, скошено, напарено, нажарено, замариновано, что еще надо? И, заметь, в первый раз никто еще не пожаловал раньше назначенного срока!

— Да уж, это точно, чудо из чудес! Мы уже готовы, а никого еще нет, — Катя улыбалась, и, против обыкновения, совсем, казалось, не была обеспокоена предстоящим нашествием. — Слушай, Валерий Алексеевич, а как ты думаешь, они знают или, хотя бы, чувствуют?

Легкая тень пробежала по лицу Иванова, он сделал недовольное лицо и сосредоточенно стал прикуривать сигарету, обдумывая ответ. Посидел, покурил и потом, так ничего и не придумав, ответил честно:

— Я не знаю, Рыбка.

Глава вторая

— Люсенька! Люся! Лю-ю-ю-ю-ю-ю-ю! Я тебя люблю!

Старинный дом на Английской набережной купался в солнечных лучах. Да еще от Невы зайчики отражались и гуляли по высоченным потолкам, отражались в хрустале старинной бронзовой люстры, переделанной под лампочки, — скакали в зеркалах огромной спальни Петровых — самой большой комнаты в роскошной четырехкомнатной квартире, оставшейся Люсе в наследство еще от деда. Мама недавно упокоилась на Смоленском кладбище, все горевали, но мама была уже старенькая, и все знали, мама ждала покоя. Так и получилось, что в этой огромной квартире жили теперь Люся, Андрей и маленький Толик.


Еще от автора Тимофей Круглов
Виновны в защите Родины, или Русский

Эта книга о тех, кто, не сходя с собственного дивана, оказался за границей — о 25 миллионах советских русских, брошенных на окраинах бывшей империи. Эта книга о тех, кого Родина не взяла с собой. Эта книга о тех, кого не стали эвакуировать. Эта книга о совести россиян…Как из советских становятся русскими? Ответ на этот вопрос дала новейшая история. Судьба человека снова становится главной сюжетной линией художественного произведения.Любовь встречается с ненавистью и смертью, верность присяге — с предательством.


Рекомендуем почитать
Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.


Ресторан семьи Морозовых

Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!


Непокой

Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.