Авеню Анри-Мартен, 101 - [6]

Леа не хотелось расставаться с теплой и мягкой постелью, в которой она нежилась с тех пор, как проснулась. Мысль о том, что надо вставать и одеваться в этом холоде, была для нее невыносима. Ах! Остаться бы в этой теплой постели до конца зимы… до конца войны…

Она с удивлением вспомнила, какую радость испытала вчера вечером, вспоминая с Франсуазой счастливые дни их детства. За несколько минут они обрели согласие, которого раньше не знали. Сестры расстались, испытывая такое чувство, будто вновь нашли друг друга; однако они старательно избегали затрагивать занимающий обеих вопрос: рождение ребенка и будущее Франсуазы.

Раздался стук в дверь. Это была Эстелла. В руках она держала поднос с завтраком.

— Как?! Чай, настоящий сахар! — воскликнула Леа. — Как вам это удалось?

— Это первый раз за три месяца. В твою честь! Нам его принес друг мадам Мюльштейн… Он, кажется, писатель.

— Рафаэль Маль?..

— Да. Господин с очень дурными манерами. Как-то я видела его на террасе у «Де-Маго» с молодым немецким офицером. Он шептал тому что-то на ухо и обнимал за талию. Все с омерзением отворачивались от них.

Леа с трудом скрыла улыбку, которую старая служанка вряд ли поняла бы.

— Я рассказала об этой сцене хозяйкам и посоветовала больше не принимать этого господина, — продолжала Эстелла. — Но мадемуазель Лиза ответила, что я во всем вижу плохое, что господин Маль — истиный джентльмен и что только благодаря ему мы еще не умерли от голода. А мадемуазель Альбертина сказала, что внешний вид бывает обманчив. Что вы об этом думаете?

— Я очень плохо знаю месье Маля, Эстелла. И, тем не менее, скажу тетушкам, чтобы они были поосторожнее с этим господином.

— Я поставила в ванной чайник с теплой водой и включила электрический радиатор. Он не очень хорошо работает, но хоть немного нагреет воздух.

— Спасибо, Эстелла. Я бы лучше приняла ванну.

— Ванну!.. Вот уже несколько месяцев, как она ни разу не наполнялась. Раз в неделю мадемуазель ходят в баню.

— Ах! Хотела бы я это видеть! Наверное, они даже не осмеливаются раздеться, чтобы войти в воду.

— Нехорошо насмехаться над ними, мадемуазель Леа. Жизнь здесь очень тяжела. Нас преследуют холод и голод. А еще страх.

— Чего вам бояться? Вы ничем не рискуете.

— Кто знает, мадемуазель. Помните ту даму, со второго этажа, к которой ваши тетушки иногда заходили на чай?..

— Мадам Леви?

— Да. Так вот, за ней пришли немцы. Она была больна, так они вытащили ее из постели и увезли прямо в ночной рубашке. Мадемуазель Альбертина обратилась к господину Тавернье…

— Тавернье?..

— …и попросила его узнать, что с ней стало.

— И что же?

— Через несколько дней он пришел, весь бледный, на него было страшно смотреть.

— Что он сказал?

— Что ее увезли в Дранси, а оттуда в лагерь в Германию вместе с тысячью других людей, в основном женщин и детей. Квартиру мадам Леви заняла какая-то актриса, которая живет на широкую ногу и принимает у себя немецких офицеров. Они устраивают страшный шум, но никто не осмеливается пожаловаться, все боятся репрессий.

— Когда господин Тавернье был здесь в последний раз?

— Около трех недель назад. Это он убедил ваших тетушек, чтобы они взяли Франсуазу к себе.

Леа почувствовала, как забилось ее сердце. Франсуа заботился о ее тетушках и сестре…

— Я вас оставлю, мадемуазель. В полдень на улице де Бюси будет привоз рыбы. Если я хочу купить что-нибудь, кроме хвостов, то не должна опаздывать.

Леа быстро умылась, надела голубое шерстяное платье, черный свитер, куртку, натянула толстые носки и зашла в комнату сестры.

Сидя в кровати, в кофточке и розовой шали, освежавшей цвет ее лица, аккуратно причесанная и отдохнувшая, Франсуаза с улыбкой взглянула на Леа.

— Здравствуй. Как тебе спалось? — спросила она. — Я уже несколько месяцев не спала так сладко, как сегодня. Это благодаря тебе.

Леа молча обняла ее.

— Как хорошо, что ты здесь… Теперь я поправлюсь очень быстро. Не хочу пропустить премьеру пьесы Анри де Монтерлана «Мертвая королева».

— А когда она состоится?

— Восьмого декабря в «Комеди Франсез».

— Восьмого декабря! Но это же послезавтра.

— Ну и что? Малыш родится не раньше, чем через месяц, и я чувствую себя очень хорошо. Ждать ребенка — это не болезнь. Ты узнаешь, когда придет твоя очередь.

— Надеюсь, что никогда.

— Почему? Это так чудесно — ждать ребенка от человека, которого любишь!

По застывшему лицу Леа Франсуаза поняла, что зашла слишком далеко. Она покраснела и опустила голову. Затем, собрав все свое мужество, посмотрела Леа в глаза и произнесла дрожащим голосом:

— Ты не думай, я… Я пыталась убедить себя, что ошиблась, полюбив Отто. И не смогла. Мне нравится в нем все: доброта, любовь к музыке, талант, храбрость и даже то, что он немец. Единственное, о чем я мечтаю, так это, чтобы поскорее кончилась эта война. Ты ведь понимаешь, не правда ли? Постарайся понять меня.

Но Леа не могла заставить себя думать спокойно об отношениях Франсуазы и Отто. Что-то внутри нее восставало против этой шокирующей ее любви. В то же время она прекрасно понимала, сколько общего связывало Отто и Франсуазу. Не будь он немцем, он мог бы стать для Леа очаровательным шурином.