Аве, Цезарь - [50]

VII

С кошачьей ловкостью, удивительной для его солидной комплекции, Син-син вскарабкался по водосточной трубе на второй этаж телестудии, перемахнул через перила балкона и проскользнул в открытую форточку.

В полной темноте, действуя на ощупь, он опустил двойные шторы, стараясь не греметь ключами, запер все двери и только тогда зажег свет.

Син-син находился в съемочном павильоне, который, судя по толстому слою осевшей повсюду пыли, давно уже не использовался по назначению, превратившись в склад для всякого хлама.

Режиссер порылся в груде одежды и извлек оттуда черный вечерний фрак. Он сбросил халат, ночной колпак и переоделся. Затем проверил исправность телекамеры, остальной аппаратуры, нашел среди рухляди бутафорский электростул и поставил его перед объективом. Из кармана халата вынул сценарий, уселся на электростул, поискал нужную позу, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. Подошел к камере, проверил, все ли в порядке и, скомандовав громким шепотом: «Внимание! При— готовились! Мотор!», одним прыжком снова очутился на стуле. Открыв сценарий на последней странице, Син-син обратился к воображаемым телезрителям:

— Дамы и господа, я недаром назвал свой фильм «Девятым валом». Это вершина, но и конец искусства, дальше некуда, дальше — зияющая бездна!…

Закончив монолог, он сорвался со стула и выключил телекамеру. Затем подбежал к режиссерскому пульту и после ряда манипуляций нажал кнопку воспроизведения видеозаписи. Вспыхнул контрольный экран, и режиссер увидел себя сидящего на стуле и отдающего команду: «Внимание! Приготовились! Мотор!»

Син-син недоуменно посмотрел по сторонам: он готов был поклясться, что эти команды отдавал до начала съемки при выключенном моторе! «Вероятно, я действительно нездоров», — подумал режиссер и стер эти кадры. Теперь «Монолог на электростуле» начинался как надо. Син-син слушал его, сверял со сценарием, и по его щекам текли слезы. Трудно сказать, были ли это слезы радости от исполненного долга, слезы от ощущения непоправимой беды, или это были соленые брызги от поднятого им девятого вала? В любом случае это не были глицериновые слезы, так надоевшие гураррским телезрителям…

— Я сказал и спас свою душу, — глядя на потухший экран, прошептал Син-син.

Он выключил аппаратуру, снова переоделся в халат, натянул ночной колпак и, погасив свет, полез в форточку, выходящую во двор телестудии. В его движениях теперь не было прежней ловкости, и вскоре Син-син понял, что ему не выбраться из окна. Виною был пухлый сценарий, спрятанный на животе: он провис в проеме между двумя оконными рамами и не позволял его автору продвинуться ни вперед, ни назад…

Пребывая таким образом между небом и землей, главный режиссер телекомпании «Камера обскура» стал невольным свидетелем сцены, которая хотя и не была предусмотрена в его сценарии, тем не менее явилась достойным финальным аккордом к «Девятому валу».

Во дворе телестудии перед входом в бункер по размытой осенними дождями земле катались две намертво сцепившиеся фигуры. Син-син с трудом узнал в них Главного Конструктора и Самоса. Борьба шла с переменным успехом, было видно, что ни у одного, ни у другого нет явного физического преимущества.

Когда силы равны, побеждает тот, кто больше жаждет победы. Отключив сознание Самоса с помощью тяжелой связки ключей, Главный Конструктор поднялся из грязи и, пошатываясь, направился к входу в бункер.

В это время двери вестибюля распахнулись, и на крыльцо выкатилась телекамера, подталкиваемая оператором и Касасом.

«Стреляющая камера!» — сразу же узнал свое детище Син-син.

Видимо, узнал ее и Главный Конструктор. Он вернулся к Самосу, взвалил его на спину и, прикрываясь им как щитом, побежал к бункеру.

Касас крикнул оператору, чтобы тот целился в ноги. Но пока перепуганный оператор наклонял камеру, пока прицеливался, Главный Конструктор успел исчезнуть в дверях бункера, сбросив на пороге тело Самоса.

Во двор выбежал Цезарь в сопровождении Абабаса и нескольких телохранителей. Узнав от Касаса, что произошло, Цезарь кивнул им, и они тут же нырнули в бункер.

Касас приказал оператору убрать в здание «стреляющую камеру», и вскоре они с Цезарем остались одни во дворе, если не считать застрявшего в форточке Син-сина, которого никто не замечал, и он благодарил судьбу за это. Главный режиссер не совсем ясно представлял себе, что происходит, но он догадывался, что стал свидетелем событий, которые могли бы послужить основой для следующего сериала, режиссер забыл о своем «Монологе на электростуле», Син-син стал прикидывать в уме сценарный план будущего фильма, для которого даже придумал рабочее название — «Десятый вал»…

В дверях бункера показался Абабас, таща на спине бездыханное тело Главного Конструктора. Цезарь и Касас бережно подхватили труп и, опустив рядом с телом Самоса, почтили его минутой молчания. Правда, минута оказалась весьма короткой: из бункера вынырнул один из телохранителей и, что-то сказав Цезарю, исчез. Остальные поспешили за ним.

Син-син бился головой о раму, как рыба об лед: во чтобы то ни стало ему надо вырваться из этого идиотского плена, спуститься в съемочный павильон, выкатить камеру на балкон и снимать, снимать, снимать. Но что происходит внизу! Опытный документалист, Син-син прекрасно отдавал себе отчет в том, что происходят события, которые войдут в историю, и он искренне страдал, что не может запечатлеть их на пленке!