Аваллон - [25]

Он принялся насвистывать какую-то мелодию, но тут же спохватился: не к месту и не к случаю такое легкомыслие! Но непросто оказалось унять распиравшие чувства. Николаю представилось даже, что он смог бы взлететь. Почему бы и нет? Он остановился и сконцентрировал волю.

Почва ушла у него из-под ног, а нижние сучья ближайшего дерева стремительно приблизились. Рязанцев глянул вниз и увидел землю далеко под собой. Растерявшись, он хотел плавно опуститься, но вместо этого неуклюже рухнул и не устоял на ногах. Поднялся, потирая ушибленное колено. Значит, летать не получится. Не левитация, а только телекинез. Но все равно – сила!

По дороге Николай угодил носком сапога в неглубокую ямку. Глянув под ноги, обнаружил, что ямка – чей-то след. Кожаный Чулок из Рязанцева был никакой, но он все же разобрал, что след похож на кошачий. Только  у этой неведомой кошки, разгуливавшей где-то поблизости, на лапах было по три пальца. Николай осторожно двинулся в  направлении, которое указывал след. И нашел еще один такой же, а потом еще и еще. Судя по размерам следов, нехилая бродила тут кошечка. Впрочем, Рязанцев уже понял, что в этом странном мире сумеет постоять за себя.

Вернувшись к мегалиту, он еще раз обошел вокруг, вглядываясь в знаки на камне. Они казались то знакомыми, то совершенно чужими. Как и само это место, которое он неизвестно почему окрестил Аваллоном. Древние кельты позаимствовали предание о нем у валлийцев, еще раньше населявших Британию. Остров яблок – так примерно переводилось это название. Остров вечного блаженства и бессмертия прятался в озерных туманах и открывался лишь избранным. Феи, волшебники и самые прославленные рыцари ступали на его берега, вкушая таинственные плоды и постигая запредельные тайны. Легендарный король Артур, чей обратившийся в руины замок  погребен под вереском на вершине холма Кэдберри, нашел на Яблочном острове последнее пристанище.

По преданию, когда славные времена Артура и его рыцарей отошли в прошлое, Авллон заслонился туманами и больше не показывался людям. Но это отнюдь не означало, что дорога к нему другим достойным заказана навсегда.

Ни яблок бессмертия, ни дивных красавиц, потчующих ими избранных, окрест не наблюдалось. Но Рязанцев теперь почти не сомневался, что он из тех, кому Аваллон дарует свои плоды.

Он посмотрел на одну из каменных перекладин и, забавляясь,  подтолкнул ее. Многотонная плита не шелохнулась. Ну, что ж, посмотрим. Рязанцев сконцентрировал волю. Глыба выглядела неподъемной. Николай напрягся, сжимая кулаки и подтягивая живот – так ему казалось легче облечь энергию своего сознания в направленный луч. Он почувствовал, как по спине побежала струйка пота, за ней другая, сердце тяжело бухнуло в груди, сбиваясь с ритма, в глазах рассыпались радужные звезды. Встревожась, Николай хотел остановиться, но сорвавшаяся вдруг с привязи сила не желала униматься, вскипала, обжигая изнутри, рвалась вон.

Каменная плита скрипнула и покачнулась. Идиот! Этого не хватало – разрушить мегалит! Плита раскачивалась все сильнее, осыпая гранитную крошку и угрожающе потрескивая. Под ней шелохнулись каменные опоры.

Не зная, что делать, Рязанцев закрыл лицо рукам, повернулся кругом и наугад выплеснул силу. Тысячелетнее дерево, оказавшееся у нее на пути, осыпая кору, загудело, как великаний бубен, в вышине затрещало и оттуда с шумом повалились обломившиеся ветви. Николай ощутил внутри пустоту, сердце вновь забилось размеренно.

Когда все стихло, он утер пот со лба, оглядел мегалит, потом древесный ствол. Ни то, ни другое, кажется, серьезно не пострадало.

Рязанцев бесцельно побродил вдоль анфилады арок, потом присел на мягкую лесную подстилку, прислонившись спиной к основанию каменного столба-опоры.

Гроза – вот в чем дело. Гроза могла подтолкнуть и без того не стабильный  пространственно-временной сдвиг к нулю, открыв путь в Аваллон. Гипотеза произвольная, поскольку не известен генезис явления, сказал бы Павлов. Но другой все равно нет.

И что же дальше? Он опять подумал о возвращении.

А, собственно, зачем возвращаться? Куда и к кому? К Лариске с ее бизнесом, который сожрал ее без остатка? Или к Кате – представлять ее паршивую фирму перед общественностью, а по вечерам чуметь перед телеэкраном от идиотских шоу,  сериалов и попсовых концертов? К писаниям, которые никому не нужны и ни черта в жизни не меняют? Зачем вообще возвращаться в тот город под золотыми куполами, которым давно и безнадежно овладела нечисть? Зря Володька подтрунивал над его первым романом... У Рязанцева, как выяснилось, оказался один-единственный друг, но и того угробили подручные нынешних хозяев жизни. Они и его самого чуть не угробили, обобрав до нитки. Зачем стремиться обратно в тот вселенский сортир? Не лучше ли сидеть вот так посреди ласкового тепла и сумрака до тех пор, пока течение бытия само не прибьет к какому-то берегу? И, возможно, этот новый берег не кишит каннибалами. Впрочем, Николай догадывался, что с его новыми возможностями есть немало шансов привить каннибалам иные вкусы.

Он не представлял, как эти новые возможности  помогут в  написании романа и в других начинаниях, устремленных к усовершенствованию жизни. Но одно он знал наверняка: обобрать его до нитки теперь было бы не просто.