Аура - [2]

– Не трудитесь… В этом нет необходимости. Прошу вас, сделайте тринадцать шагов вперед, и справа от вас окажется лестница. Поднимитесь, пожалуйста, наверх. Там двадцать две ступеньки. Считайте, когда будете идти. Тринадцать шагов. Направо. Двадцать две ступеньки.

Запах плесени и гнили сопровождает тебя, пока ты осторожно ступаешь по каменным плиткам, а затем карабкаешься вверх по скрипучей деревянной лестнице. Ты считаешь про себя трухлявые ступеньки и, дойдя до двадцать второй, останавливаешься, зажав под мышкой портфель и держа наготове коробок со спичками. Прямо перед тобой дверь, пахнущая влажной смолистой древесиной. Ты шаришь в поисках ручки, не обнаружив ее, толкаешь дверь и ступаешь на тонкий вытертый коврик. Он то ли сбился, то ли плохо расправлен, потому что ты сразу спотыкаешься и тут обнаруживаешь, что темнота немного отступила: в помещение откуда-то просачивается тусклый сероватый свет.

– Сеньора, – негромко произносишь ты, потому что голос, который направлял тебя, вроде бы принадлежал женщине. – Сеньора…

– Теперь налево. Первая дверь. Будьте так любезны. Ты толкаешь очередную дверь, не сомневаясь, что она откроется, так как уже понял: поворачивающиеся ручки с защелками здесь не в чести, – и золотые лучики, словно невесомые шелковистые паутинки, опутывают тебе ресницы. Поначалу ты видишь перед собой лишь пляшущие на стенах неровные тени да десятки мерцающих огоньков. Приглядевшись, обнаруживаешь, что это свечи, множество свечек на беспорядочно развешанных по стенам полочках и подставках. А еще в полумраке поблескивают серебряные сердца, какие-то склянки, стекла в рамах. За этой сверкающей, переливающейся завесой не сразу разглядишь кровать, откуда тянется чья-то рука, словно подзывая тебя дрожащими пальцами.

Ты заметишь этот жест, когда отведешь взгляд от сияющих созвездий. Обойдешь кровать, ухитрившись при этом наткнуться на ножку, и остановишься у изголовья. Маленькая тщедушная фигурка почти незаметна на широченной постели; ты протягиваешь ей руку, но твои пальцы неожиданно проваливаются в густой теплый мех, скользят по пушистым ушам некоего существа – оно сосредоточенно грызет что-то, поглядывая на тебя красными глазками. Ты улыбаешься в ответ, гладишь кролика, привалившегося к руке, которая наконец-то приближается к твоей, и вот уже ледяные пальцы сжимают твою потную ладонь, переворачивают ее, тянут к подушке, и твоя рука, пытаясь освободиться, скользит по кружевной наволочке.

– Меня зовут Фелипе Монтеро. Я по вашему объявлению.

– Я уже догадалась. Извините, здесь негде присесть.

– Все в порядке, не беспокойтесь.

– Ну хорошо. Будьте так добры, станьте в профиль. Мне вас плохо видно. Повернитесь к свету. Вот так. Прекрасно.

– Я прочел ваше объявление…

– Разумеется. Прочли и посчитали, что справитесь, не так ли? Avez vous fait des études?

– A Paris, madame.

– Ah, oui, ça me fait plaisir, toujours, toujours, d'entendre… oui… vous savez… on était tellement habitué… et aprés… [2]

Ты отходишь чуть в сторону, чтобы не загораживать свет, и теперь отблески серебра, стекла и пламени свечей падают на шелковый чепец, из-под которого выбиваются совершенно белые пряди, на лицо, до того старое и морщинистое, что оно выглядит младенческим. Высокий белый воротник, застегнутый на все пуговицы, доходит до самых ушей, целиком скрывая шею; тело укутано простынями и одеялами, на плечи накинута шерстяная шаль, так что ты можешь созерцать лишь бледные руки, покоящиеся на животе, да сморщенное личико старухи. Ты почтительно смотришь на нее, пока кролик не затеет возню, что позволит тебе отвести взгляд и окинуть украдкой ветхое одеяло из красного шелка, усеянное хлебными корками и крошками.

– Давайте перейдем к делу. Мне недолго осталось жить на этом свете, сеньор Монтеро, и потому я напоследок решила пожертвовать своим покоем и дать это объявление в газету.

– И я на него откликнулся.

– Совершенно верно. Следовательно, вы согласны.

– Но мне хотелось бы прежде выяснить кое-какие подробности…

– Конечно. А вы, оказывается, любопытны.

Смутившись, ты машинально переводишь взгляд на

ночной столик, где громоздятся разноцветные пузырьки, стаканы, алюминиевые ложки, коробочки с порошками и пилюлями. Несколько стаканов с остатками беловатой жидкости стоят прямо на полу – там, куда смогла дотянуться рука этой старой женщины, распростертой на низкой кровати. Только сейчас, когда с нее спрыгнет кролик и тут же растворится в темноте, ты заметишь, что кровать эта едва возвышается над полом.

– Я буду платить вам четыре тысячи песо.

– Да, я прочел в сегодняшнем объявлении.

– А, значит, оно уже вышло?

– Да, вышло.

– Речь идет о записках моего мужа, генерала Льоренте. Их необходимо привести в порядок, прежде чем я умру. Они непременно должны быть изданы. Я так решила недавно.

– А сам генерал… Он что, не в состоянии…

– Он скончался шестьдесят лет назад, сеньор. Это его незавершенные мемуары. Их следует дополнить, пока я еще жива.

– Да, но…

– Я вам все расскажу. Вы освоите манеру моего мужа. Вам достаточно будет свести воедино и прочесть его записки, чтобы проникнуться очарованием этого прозрачного слога, этого…