Атом - [9]

Улица Святых, Валентайн, Протестантов, Масштаба, Вещания, Деван…

«Техноголова Леон Вордил утверждает, что похитил ауру мэра. „Она в безопасности в оргоновом ящике, но если к полуночи я не получу пять сотен штук, наступит время рассеивания. Да, кстати, она воняет”. Мэр слишком устал, чтобы дать комментарий».

Мании, направо на Смита, налево на Струну, направо на Райссу, мимо нисходящей улицы…

«Учёные обнаружили, что ген, отвечающий за низкий Ай-Кью, биологически увязан с геном любви к пасте».

Сканера, Пули, Пиджея, Кайлиф…

«Арену Правосудия Светлопива решили построить на месте запланированной свалки нулевой терпимости. Власти утверждают, что опасности переполнения нет. Теперь под неё выбрана больница к югу от центра Треугольника Беретты».

По Магистрали Портиса на Джеральда, направо на Бретта, налево на Птиц. Машина тормозит, двери открываются.

— Отель на Улице Птиц, — объявляет Джоанна, снимая с глаз повязку.

В комнату отеля Туров входит первым. Он наклоняется к сидящему в кресле человеку, что-то шепчет, отходит в сторону. Кэндимен кажется частью дизайна кресла, весь блестит отполированной монохромностью и формализмом. Он так выдается на заднем плане, словно смотришь на него сквозь выпуклую линзу. Когда он говорит, это звучит как поток жирного добродушия.

— Хорошо начинаем, сэр. Вы успели надеть штаны. Добро пожаловать, присаживайся. Достойное сожаления применение силы, чтобы доставить тебя сюда — приношу извинения за всех четверых. Но он не шевелится, как, впрочем, и Атом. — Разборки весьма неточная наука. Почему, интересно, Туров уверен, что у тебя были, скажем так, грубые посетители, которые набедокурили в офисе.

— Допускаю.

— Допускаешь. Хмм. Другая заинтересованная команда?

— Термидор.

— Термидор. — Кэндимен хмурится, некоторое время молчит. — Как жаль. — И вот он вновь улыбается. — Ладно, присаживайтесь, сэр. Где один, там и все, и я поздравляю вас, сэр, — вы сумели устроить мистеру Турову мировой крышесъезд. Вы обязательно должны рассказать мне, как вы это сделали. Хотя, готов спорить, понадобится больше двух челюстей, чтобы обсудить эту разновидность правды.

Джоанна пятится назад с изящностью камня Стоун-хенджа, а Туров усаживается в угловое кресло. Атом сидит на кушетке напротив Кэндимена. Он принимает предложение выпить.

— Я с неохотой отвечаю на высказывание с таким количеством возможных последствий.

Кэндимен издаёт лающий смешок.

— Ах, вы мой тип человека, сэр. Нужен кто-нибудь твоего калибра, чтобы заподозрить значение византийской генеалогии, до сего дня прослеживаемой исклю-чительно мной и несколькими избранными. Интересно, знаете ли вы, насколько вы правы. Насколько близко ты подошёл к шокирующим фактам. Вопрос, сэр: когда ограбили ваш офис, объект унесли? Объект немалой торговой ценности?

— Немалой.

— Нечто полусознательное с технологической поддержкой.

— Некоторым образом.

— Ты заберёшь его для меня, при удобной и угодной возможности.

— С какой радости?

— Возможно, ты сомневаешься в моей искренности.

— Даже не думал. Однако представьте моё удивление, когда этот Скутер ворвался в мой офис, одетый во все свои галстуки, и приволок с собой водоторчка с почти отсутствующей нервной системой. Любой бы на моём месте счёл, что ему сыпанули соли в кофе.

— Положа руку на сердце, сэр, и всем своим существом я сожалею о неприятной необходимости. Однако несмотря ни на что, вот мы сидим, и сейчас момент не хуже любого другого, дабы пронзить мягкую макушку дела. Знакомы ли вы, сэр, с писателем Францем Кафкой.

— Естественно. Величайший чёрный писатель всех времён.

— Сэр, он не был чёрным.

— Сейчас, вероятно, уже чёрный.

— Неважно, едва ли мне надо напоминать вам, Кафка был из выдающихся личностей. Почему, — ведь он и не думал кататься на собаке или прилепить восковые губы к очкам? Увидев мир таким, какой он есть, он проводил время, жалуясь с искусной осторожностью, и таким вниманием к деталям, которые вполне могли полностью окислить лицо лгущего оптимиста. Он рыдал, сэр, по нормам, какие и не снились язвительным поэтам. Никакое количество стилей и фальши не могло скрыть от его глаз тщету человека. Даже до ближайшей войны род человеческий был экспериментом, повторяемым много дольше доказуемой обоснованности. Человечество жило без комфорта, смысла или защиты; жестокое, опозоренное и напуганное. Как и все, кто поспевает подобные факты, он умер в одиночестве и харкая кровью. Вы ещё следите за моей мыслью?

— Я готов в неё вцепиться.

— Всё лучше и лучше. А теперь, сэр, глядя на меня, угадай, каков мой неизменный интерес? Что пылает на моём горизонте?

— Первая попытка: распускать нюни.

— Ха — я могу радоваться шутке на мой счёт, сэр — не смогут, правда? Но есть методы дознания. Поверите ли вы мне, сэр, если я скажу, что обаяние жизни вижу и суетливых, ничтожных паразитах, на которых обычны н человек, не сомневаясь, наступает с радостным хрустом.

— Адвокаты.

— Вы понимаете меня буквально, сэр, — уважаю тех, кто понимает меня буквально, в этом слове так и слышится некая ценность. Но нет, — я имел в виду только, что меня неизменно привлекают насекомые. Безрассудные тварюшки. В курсе ли вы, сэр, что братья Мак-кена, в честь которых названа площадь в этом прекрасном городе, проводили галлюциногенные исследования с гудящей, жужжащей вокальной гармоникой, и рассчитывали с её помощью погрузиться в инфопространство чужих — гигантских насекомых, и таким образом трансформироваться. И один из пятидесяти госпелов, взятых из Нового Завета, называется «Аллогенес