Город растёкся, как зловонный труп на дороге, и с каждым новым наездом раскатывался всё шире и шире. Серый дождь смазывает улицу Землеройки — машины крутятся сквозь дым и сталкиваются с обломками Хранилища Мозгов. Маленькие язычки пламени размечают пунктиром булыжники, как «Зиппы» на темнеющем стадионе.
Баюкая неправедно добытое сокровище, Гарри Фиаско спотыкается по кубикам каменной кладки. Вишнёвые фонари коповозки стробируют на его напряжённом лице. «Я лучший, — думает он. — Я основа. Смотрите, я ухожу без единой вмятины на волосах».
Холодный приз истекает паром, словно пробуждаясь.
Сейчас не время попадаться, запутавшись ногами в собственном стиле.
Новости по телеку в машине показывают подсвеченные вспышками сцены последствия вчерашнего разноса в Городском Хранилище Мозгов, «где сотни известных мозгов, — сияет репортёрша, — включая принадлежащие комику Тони Кёртису, хранились на льду. Какой. Безумный. Кошмар». Пачка кадров с ракетами. «В отчёте ООН о Ядерном Разоружении отмечается, что благодаря многосторонним усилиям осталось достаточно ядерного оружия, чтобы уничтожить мир пять раз вместо восьми — так держать!» Президент в буре вспышек. «В ходе спешно назначенной пресс-конференции по итогам четырёхдневного визита в Светлопив президент открестился от обвинений в скотстве, последовавших вслед за публикацией фотографии, на которой он целует собаку».
Появляется звук с конференции, «…форма близости. Я люблю его как брата…»
«Количество убийств выросло на девятьсот процентов. Законодатель мод Баксосос Триповод[1] утверждает, что этим летом будет популярна одежда, орошённая кровью. Прогноз беспорядков — несколько выступлений поздним утром и небольшой митинг с полицейским разгоном после обеда, и сенсация вечера из-за фронта высокого давления на нижнем восточно…»
— Достали.
Экран, угасая, схлопывается в точку.
Дождь стекает по ветровому стеклу, и мутные потоки света бегут по лицу мистера Турова, жабоглазого коротышки с дегтярными волосами и тонкой, как струна, шеей. Пока дождь барабанит по жестяной крыше, он погружается в знобяще-тевтонское настроение.
— Видишь здание через дорогу, Джоанна? Из бурого песчаника.
Гигант на сидении водителя шевелится. Его голова словно курган теста, в который робко выдавили комплект человеческих черт. Голова поворачивается, чтобы бросить взгляд через заляпанную машинами улицу.
— На четвёртом этаже офисы мистера Тэффи Атома. Глянь на визитку.
Гигант берёт карточку, которая в его руке смотрится как почтовый штемпель на боку коровы. Сбивчиво читает:
— Тэффи… Атом… частный… дефектив.
— Детектив, болван — какой придурок станет рекламировать себя как дефектива?
— А чё значит слово на «ч»?
— Если верить Кэндимену, — проговаривается Туров, — а он самый образованный джентльмен среди моих знакомых, это значит скрывать свою деятельность, даже если она невинна. Один из самых извращённых продуктов вашей больной американской культуры, его наконец-то запретили, причём не так давно. Однако, должно быть, смелый парень этот Атом, если поставил его на визитку. Это значит, что результаты он ценит больше видимости, он не ограничивает себя правилами и любой ценой будет избегать излишнего внимания. — Туров удовлетворённо забулькал. — То, что доктор прописал.
— Тут нету телефона.
— Как и адреса — ещё один хороший знак. Атом такой же совершенный и неприметный, как муравей, поднимающий ресницу. Бери деньги и иди.
Гигант выходит в дождь и движется вперёд, потом наклоняется назад к Турову.
— А что, если он не клюнет? Туров снисходительно отвешивает:
— Джоанна, ты поймёшь — в этом городе клюёт каждый.
Атом являет собой чёрный силуэт на фоне жалюзи, и он об этом знает. Он сохранял эту позу около трёх часов, в медитации недеяния по технике внутреннего дао.
Раздаётся звонок, и Атом реагирует в мгновение ока. Пора браться за дело.
— Ох уж эти люди, — бурчит он, потом жмёт на кнопку, открывающую наружные двери.
После откидывается назад в темноту, разглядывает струйки дождя и пузырьки в рыбобаке.
Джоанна громыхает через приёмную, в которой стоит единственное батистовое кресло. Три стены кардинально белые, четвёртая — громадная, феерично насыщенная картина, на коей новобрачный ударяется в безумие берсерка на рыбном рынке. Там же развешана вокруг куча других фишек. Джоанна проходит мимо — рядом с искусством он всегда чувствует себя не в своей тарелке — и протискивается через внутреннюю дверь во тьму.
Кто-то сидит, контур на фоне жалюзи, неподвижный и бесшумный.
— Ты Тэффи Атом?
— Именно в этом меня постоянно пытаются убедить.
Вполне удовлетворённый, Джоанна закрывает дверь.
— Я Джоанна — аи, Джоу, в смысле… Джо… Джо Анисовое Семя.
— Джо Анисовое Семя, — без модуляции повторяет тёмная фигура.
— Ничо, я сяду?
— Если это часть твоего выступления.
— Темно тут у тебя. — Джоанна на ощупь находит пул у стола напротив Атома и расслабляется. — Могёшь. открыть жалюзи?
— Сегодня буревестники сидят без света.
— Не вижу твоё лицо.
— Ну, оно точёное, орлиное, в чём-то даже жестокое, — объявляет низкий голос, — глаза как стальные капли, трепещущие на краю плавильной печи.
