Атлетичный мозг - [108]

Так что адреналин — не единственная мотивация.

На дофаминовой игле

О приближении лавины узнают по жуткому гулу. Если вы услышите такой гул, спускаясь с одного из высочайших пиков Гималаев где-то посреди зимы, считайте, что эта лавина станет последним, что вы увидите. В феврале 2011 г. группа в составе опытных альпинистов Симоне Моро и Дениса Урубко, а также фотографа-экстремала Кори Ричардса стала первой, кому удалось взойти на вершину Гашербрум II в Пакистане в зимние месяцы.

Во время спуска где-то у них над головой обрушился серак — крупный, но при этом нестабильный кусок ледника. Треск при разломе огромной массы льда был подобен раскату грома. Серак упал на заснеженный склон выше того места, где находились альпинисты, вызвав лавину, которая тут же устремилась вниз, набирая скорость; общий путь, пройденный лавиной, составил около одного километра. «Мы только успели развернуться и сделать шаг», — вспоминает итальянец Моро, когда мы беседуем втроем с ним и Ричардсом в роскошном лондонском отеле через полгода после описываемых ими событий. «Нас сбило с ног, — продолжает историю Ричардс, чья камера бесстрастно зафиксировала жуткие последствия схода лавины, — и крутило метров сто пятьдесят. От такого кручения в глазах начинают мелькать цвета: белый — голубой — белый — синий — белый — черный, а потом просто черный — черный — черный. Наконец, понимаешь, что тебя затягивает куда-то вглубь».[214]

Альпинистам невероятно повезло. «Не знаю, как это получилось, но, когда движение прекратилось, мое лицо оказалось на поверхности, — вспоминает Ричардс. — Сперва я подумал, что сошел с ума и что нужно продолжать спуск. С другой стороны, я сильно переживал из-за того, что Симоне и Денис погибли [спешу успокоить читателей: все трое выжили]. Потом я услышал голос Симоне. Я по-прежнему с трудом понимал, что со мной происходит, но чувствовал, как его руки помогают мне выбраться туда, где мне будет посвободнее, и я сам начал откапываться».

Восхождение на пик вроде Гашербрума II посреди зимы — огромный и, многие сказали бы, неоправданный риск. Тем более, в отличие от бейсджампинга, оно не вызывает выброса адреналина; во всяком случае, не должно, если все идет по плану. Так что же тогда заставило этих людей лезть в горы в такое время? «Я пошел, потому что влюблен в горы, — говорит Ричардс, молодой голубоглазый американец. — Мне нравится сам процесс и связанные с ним эмоции. Смысл в том, чтобы сделать что-то, чего до тебя еще никому не удавалось… узнать о собственных возможностях и сделать то, что прежде считалось невозможным».

Для бывалого альпиниста Моро мотивацией было исполнение давней мечты: «До этого у меня уже бывали попытки восхождения в горах Пакистана зимой. Две попытки. Однажды я не дошел до вершины метров двести. И как только ты, наконец, достигаешь той цели, к которой шел долгие годы, ты чувствуешь свободу. Здесь же была не просто наша собственная мечта, а мечта всего альпинистского сообщества: это не мировой рекорд — такое достижение нельзя превзойти. Это значит, что даже в третьем тысячелетии человек еще не все познал, что он всегда будет стремиться к познанию нового».

В основе стремления к познанию нового лежит нейромедиатор дофамин. Он вызывает ощущение удовлетворения, когда мы доводим что-либо до конца: не важно, проходим ли мы уровень в игре или взбираемся на горный пик. «Любое решение пойти на риск для достижения цели, — утверждает нейробиолог Ларри Цвайфель в статье, опубликованной в журнале National Geographic, — будь то восхождение на вершину горы, открытие своего дела, получение выборной должности или крапового берета, — все это определяется мотивацией, а она зависит от дофаминовой системы. Именно благодаря ей человек идет к цели».[215]

В одном исследовании ученые на аппарате фМРТ сопоставляли параметры мозгового кровообращения у испытуемых, которые выполняли задания на выбор определенных предметов.[216] Была обнаружена повышенная активность в такой зоне мозга, как вентральный стриатум, которая связана с механизмом поощрения и с выработкой дофамина, причем активность наблюдалась в тот момент, когда испытуемые выбирали незнакомые предметы. «Мы считаем, что вентральный стриатум дает стимул, поощрение, когда мы сталкиваемся с чем-то новым», — подытоживает результаты исследования один из его организаторов Натаниэл Доу в интервью журналу Outside.[217]

«Трудно, — признает участник Турист-трофи Макгиннесс. — Трудно соскочить с этого наркотика, который есть у каждого из нас в крови». У человека как биологического вида стремление к познанию нового заложено эволюционно. Не все те, кто увлекаются экстремальными видами спорта, адреналиновые наркоманы — некоторые из них всего лишь дофаминовые. Но если мы все запрограммированы на поиск чего-то нового, то почему у одних гораздо выше склонность к риску, чем у других?

Холодное сердце — холодный рассудок

В начале 1960-х гг. профессор Марвин Цукерман проводил у себя в Делавэрском университете эксперименты с сенсорной депривацией. В какой-то момент он заметил у своих добровольцев одну странную особенность. Большинство из них были чем-то похожи друг на друга: длинные волосы, в руках мотоциклетный шлем. Зачем бы этим любителям свободы участвовать в таком скучнейшем эксперименте, где надо часами лежать в темной звукоизолированной комнате?