Атлетический тюнинг. Новый взгляд на культуру физического совершенства - [8]

Только теперь, спустя много лет, я понимаю, что не только книга, но и многое другое в моей жизни происходило не случайно, совершая в моем мировоззрении всякие перевороты и революции подобно этим античным изображениям, повлиявшим на мое «рисовательство». Мои природные способности в рисовании оценивали соседи, родственники, знакомые родителей и многие другие. Где–то в 5‑м или 6‑м классе я умудрился выиграть всесоюзный конкурс детского политического рисунка, наградой за победу в котором была поездка во всесоюзный лагерь «Артек» или «Орленок». Так вот, я рисовал, со слов окружающих, более чем хорошо. Даже на уроках рисования в 1–3‑м классах учительница нередко выходила из класса и возвращалась обратно, приводя с собой группу учителей по другим предметам, которые вставали за моей спиной и шушукались, рассматривая мою текущую работу.

Мои способности рисовать, со слов очевидцев, были замечательные, но еще больший талант я имел в даре срисовывать, подмечая каждую деталь, неважно чего: яблока с тенью на столе, лошади или избушки из сказов Бажова. Кстати, Павлу Петровичу Бажову особая признательность за то, что его проникнутые верно угаданной своеобразной детской духовностью сказки повлияли на дальнейшее развитие моих рисовальных способностей. Именно в дошкольном возрасте я срисовал почти все иллюстрации из серии «Сказы Бажова». Стаж конкретного срисовывания расставил в моем детском изобразительном восприятии свои приоритеты. Они воплотились в желании изображать не столько пейзажи или натюрморты, сколько людей. После той загадочно оказавшейся у меня в руках «античной» книги я неутомимо срисовывал только тех сказочных героев, у которых были явно выражены атлетические задатки. Даже если это был былинный богатырь, то я все равно дорисовывал ему какие–то свои надуманные атлетические контуры, которые, как мне казалось, сильнее придавали ему богатырский вид.

Последней и окончательной ступенью срисовывания человеческих тел или просто фигур стало знакомство со зрелым по своему духу эпосом, истоки которого восходят к третьему тысячелетию до нашей эры, — «Осетинскими нартскими сказаниями», издания 1948 года. Его иллюстрации были выполнены в характерной манере выдающегося осетинского художника М. Туганова. Мое детское воображение подкупало странное сочетание в характере персонажей нартского эпоса: каждый из них, являясь героем–богатырем, имел несметный список подвигов, совершенных не ради забавы, а как бы застенчиво, по нравственному убеждению или делу чести.

Анализируя (даже бегло и поверхностно) свое детство, сегодня я понимаю, насколько значимо с самого первого момента рождения быть под родительской сплоченностью и «унисонностью» в желаниях и стремлениях не столько воспитывать, сколько развивать! Помню, что в мой адрес очень редко употреблялись слова «этого нельзя», «это можно» или «нужно не так». Питая с детства абсолютное к родителям доверие, я наблюдал за тем, что и как они делают, и, видимо, просто внимал и копировал. Иногда, оставаясь по разным обстоятельствам один на один с мамой, или с бабушкой, или с папой, я почти не замечал разницы в их манере взрослой опеки. Каждый из них для условий рисования создавал мне за столом в гостиной некое подобие рабочего места, аккуратно раскладывая горсть наточенных карандашей, ластик и стопку листов бумаги. Причем ластик был тщательно вымыт и на нем никогда не было черно–серых графитовых карандашных пятен. Видимо, все готовилось в ожидании долгожданного шедевра. Но каждый раз он так и не рождался. Вначале я рисовал сразу начисто, сильно от старания продавливая бумагу карандашом, выводя общие контуры, но моя мама, указав на ошибку, посоветовала делать вначале легкий набросок, а потом уже обводить. Совершалось все так. После завтрака я набрасывал легкий эскиз образа человека, затем делал перерыв на обед, а потом вырисовывал его отдельные части: голову, лицо, руки и ноги, а затем, поужинав, дорисовывал какие–то мелкие детали.

А еще я помню, что мои родители и бабушка (и для меня это осталось загадкой) почему–то не просто позволяли, а предлагали в очень позднее даже для многих взрослых людей время смотреть передачу (и только ее) с выступлением известного и популярного литературоведа, милейшего Ираклия Луарсабовича Андроникова. Какой это был слог! Какие неподражаемые интонации! Я так заслушивался, что часто терял нить воспроизведенного им монолога.

В общем, три кита в образе сказов Бажова, нартского эпоса и телепередачи «Слово Андроникова», уютно расположившись на трех рабочих слонах моего детства в образе мамы, бабушки и чуть реже папы в силу его постоянных гастролей, совместными усилиями нивелировали мое человеческое и профессиональное становление.

Отец, Хаджисмел Петрович Варзиев (заслуженный деятель искусств России), привил мне фундаментальные представления о выразительных возможностях техники жестов, движений и поз, позволяя мне безошибочно находить брешь в динамике действий атлетов во время выполнения упражнений, привязывая нужные образы. Он является блестящим балетмейстером, учеником народного артиста СССР, доктора искусствоведения, автора известных балетных постановок: