Атлантида священная (из действительности доисторических времен) - [23]

Царь Родам обладал достоинствами. Но главное, чем он, как магнитом, притягивал к себе соратников, мужчин и женщин, – было его открытое для всех сердце. Достоинство его как царя, – но и боль. Ибо царь Родам, хотел он этого или не хотел, тем больше становился человеком, чем больше его бедное и великое сердце напитывалось ядами излучений, исходящих от окружающих его. Равно, – друзей или врагов…

Но и то верно, что каков этера, таков и хозяин. Простой народ не часто общался с великими атлантами, но с их ближайшим окружением, если таковое у кого имелось, – постоянно. А человеки, хоть и приобщались понемногу к высоким энергиям, но своего животного, земного инстинкта еще не потеряли: они нутром чуяли сущность любого, стоящего перед ними. И хоть ты золотом обвешайся с ног до головы, а не признают тебя, если ты кичлив и чванлив, или же в другом каком качестве неискренен: подчинятся, но не признают. Так уж устроен человек, что это свое отношение к тебе он бесповоротно отнесет и к твоему хозяину, от имени которого выслушивает тебя, – и будет прав.

Замечали человеки давно, что мельчают атланты: уж очень стали некоторые из них отличаться от тех богов, о которых рассказывали им семейные предания. А ведь не какие-то это были сказочные персонажи, – нет, многие из них, все под теми же божественными именами, продолжали жить и здравствовать, не замечая сменяющих друг друга десятков человеческих поколений, память которых, тем не менее, четко запечатлевала их характеристики – не хуже атлантских записывающих машин…

Царь Родам горько усмехнулся, когда вольно пущенная мысль привела его плавными спиральками от красот Посейдониса – к записывающим машинам, этому позору атлантов. Вот тебе и доказательство деградации атлантской расы: вместо того, чтобы усиливать в себе Богом данные качества внутреннего видения, слышания, не говоря уже о могуществе, перед которым исчезает само понятие силы тяжести и притяжения, – многие пошли по легчайшему пути. Вот и появились новейшие изобретения, которые плодятся и множатся с невероятной быстротой, – такие как эти пресловутые машины памяти, всякие приспособления для подъема тяжестей и даже мобили, – ими, кстати, и сам царь не гнушался. И ведь только начни: память атлантов, исподволь ослабляемая вроде бы невинной привычкой полагаться на то, что машина всегда услужливо подскажет, подсчитает и выберет наилучший вариант для любого действия, – этот совершенный разум, сам являющийся непревзойденным аппаратом, не требующим ни времени, ни места для своего размещения, ни громоздкой системы подпитки, ни ремонта, в конце концов, – она начала давать сбои, эта память.

Дальше – больше, как всегда это бывает. И теперь уже от человеков, пожалуй, атлантов отличает лишь умение создавать эти машины и пользоваться ими. Но это ненадолго: человеки – племя смышленое. Их допустили к обслуживанию всяких машин: и примитивных, и тончайших, – потому что у атлантов на это нет времени, нет и интереса, – значит, скоро надо ожидать полного овладения ими всей атлантской техникой. Что тогда?

А ничего, – сам себе и ответил царь Родам. Ровным счетом ничего, если не считать того, что атланты, как вид, человекам скоро будут не нужны, – и даже в тягость. Эти маленькие неприхотливые создания, получив в свои руки все приспособления атлантов – всю их так называемую техническую мощь, – и сами прекрасно с ними справятся. Зачем тогда им содержать собственным трудом это рассеявшееся по миру племя великанов? Ставших, к тому же, что-то уж очень прожорливыми в последнее время. Впрочем, и это просто объяснимо: своими земными притязаниями, все больше закрывая самим себе доступ высших энергий, атланты ставят себя перед необходимостью возмещать эту потерю через земную еду. Многие даже, сначала под видом жертвоприношений Богам, а потом уже и вовсе откровенно, пристрастились к мясу животных. Не Богам это нужно, – но низменной природе таких горе-атлантов. Может, с этого и начал изменяться к худшему их род, – кровь священна во всем мироздании, и употреблять в пищу ее нельзя. Если намереваешься, конечно, сохранить возможность свободного проникновения во все миры…

Все эти до невероятия умножившиеся жертвоприношения надо искоренить. Царю Родаму, который был по Закону Первосвященником, или Главным Жрецом атлантов, прекрасно было ведомо, что творилось на этих действах, вокруг алтарей, залитых кровью невинных животных, объятых ужасом и безмолвно вопиющих о спасении. Не раз уже он сам, своей властью, прекращал эти кровавые оргии, – но его начали обходить. А ведь к открытой крови охочи припасть именно те… Враги, загнанные под землю и на воле скрывающиеся лишь в тени планеты.

– Отмахиваться от них своей неприкосновенностью больше нельзя, – услыхал вдруг Родам.

Он не понял вначале. Решил, что этот мягкий низкий голос – лишь продолжение его мыслей, материализованных силой его воображения. Но затем опомнился, открыл глаза и обернулся – он сидел на каменной плите, прислонившись к трону Атласа, – все мгновенно прояснилось. То, что он считал своими размышлениями, было чтением посылаемых ему мыслей Самого. Величественный и неправдоподобно огромный, сидел Атлас на своем троне, вольно расположив руки на его резных каменных подлокотниках и чуть подогнув левую, обутую в атлантскую сандалию, мощную ногу. Было темно, хотя час уже приближался к предрассветному. Царь Родам, не знавший понятия полной темноты из-за светимости своей ауры, поразился яркому свету, разлившемуся по всей площадке древнего, как сама Атлантида, святилища. От неожиданности, не приняв необходимых охранных мер, он взглянул прямо на Атласа – и отшатнулся, крепко прижав руки к глазам, опаленным, как огнем. Впрочем, это и был огонь, – Атлас, существо Высшего мира, где сама плоть является огнем, и излучения имел соответственные ядерным разрядам на Солнце. Хорошо еще, что он притушил, насколько мог, свои огни и поставил светогасящую стенку между собой и своим незадачливым потомком.