Атлантида - [195]
Могу Вам сообщить про Ирину: у нее ангажемент в Вене. Я порой с радостью вспоминаю ее. Она была поэтическим созданием.
А еще чаще, гораздо чаще я вспоминаю нашего князя! И вспоминаю его с тем глубоким чувством любви и привязанности, которое, даже если мы более никогда не встретимся, останется неизменным.
Вас же, дорогой мой друг, достопочтенный доктор Оллантаг, я надеюсь увидеть своим гостем в недавно приобретенном мною поместье уже нынешним летом, как только мне удастся выполнить пункт первый моей программы, то есть обрести здоровье.
Искренне преданный Вам
Эразм Готтер.
Давос, 1886».
Новеллы
МАСЛЕНИЦА
Парусный мастер Кильблок женился с год тому назад. У него было славное хозяйство на берегу озера — двор, сад, небольшой земельный участок. В стойле стояла корова, во дворе с кудахтаньем бегали куры, гоготали гуси. Не пустовал и хлев: трех жирных свиней предстояло заколоть в этом году.
Кильблок был старше жены, но ничуть не меньше, чем она, любил весело пожить. И до свадьбы, и теперь они больше всего на свете любили танцевать, и Кильблок говаривал: одни дурни, мол, думают, дескать, жениться — все равно что в монастыре себя заточить. «Верно, Марихен? — обыкновенно добавлял он, здоровенными ручищами облапив и прижав к себе пухленькую женушку. — Наша с тобой веселая жизнь только-только начинается по-настоящему!»
И действительно, не считая быстро пролетевших шести недель, весь первый год их семейной жизни был сплошным праздником. Да и шесть недель-то эти почти ничего не изменили в привычках молодых супругов. Горластого малыша, который тогда появился у них, поручили заботам бабушки, и, бывало, едва в окно их домика ворвется вместе с ветром беззаботный вальс, родители уже стремглав бегут на улицу.
Кильблок с женой поспевали на все вечеринки в своей деревне и почти не пропускали праздников в деревнях по соседству. Если бабка хворала, а это случалось нередко, «маленького крикуна» брали с собой. В танцевальном зале ему на скорую руку устраивали кроватку, сдвинув два стула и кое-как завесив их платками и передниками от яркого света. На этой-то постельке бедный малыш умудрялся спать всю ночь до самого рассвета среди громового рева кларнетов и прочих духовых, под топот и шарканье танцующих парочек и их радостные вопли, дыша парами перегара, едким сигарным дымом и пылью.
Иной раз люди дивились этому, но Кильблок не лез в карман за ответом:
— Да ведь он истинный сын своих родителей Кильблоков! Понятно вам?
Если Густавхен начинал плакать, мать — окончив танец, не раньше — подбегала, выхватывала его из-под одеяльца и скрывалась с малышом в холодной передней. Там, примостившись на лестнице или где-нибудь еще, где находилось местечко, она давала младенцу грудь — жаркую, не остывшую после танцев и выпивки, — и он жадно сосал. Стоило малышу насытиться, им сразу овладевало радостное оживление, и это веселило его родителей, в особенности потому, что радость малыша бывала совсем недолгой и вскоре сменялась тяжелым мертвым забытьем, которое не оставляло ребенка до самого утра.
Миновали лето и осень. В одно прекрасное утро, выйдя из дому, парусный мастер увидел, что земля оделась снежным покровом. Белые клочья повисли на вершинах сосен и елей в лесу, который широким полукругом окаймлял озеро и равнину, где лежала деревушка.
Парусный мастер тихонько посмеивался. Зима была его любимым временем года. Снег был похож на сахар, сахар напоминал о гроге, а мысль о гроге будила воспоминания о теплых, ярко освещенных помещениях и замечательных праздниках, которые справляют зимой.
С потаенной радостью следил Кильблок за неповоротливыми баржами — видно, озеро уже затянуло тонким ледком. «Скоро, — подумал парусный мастер, — баржи застрянут намертво, вот тогда-то и придут мои веселые деньки».
Было бы неверным считать Кильблока просто прирожденным бездельником, напротив, никто не умел трудиться столь усердно, как он, если находилась какая-нибудь работа. Но когда судоходство замирало, а стало быть, и работа на несколько месяцев приостанавливалась, он ничуть не огорчался и временный простой был для него долгожданным случаем прокутить все прежде заработанное.
Попыхивая короткой трубочкой, он спустился на берег озера и ногой попробовал лед. Против ожидания, лед вдруг провалился от слабого нажима, и Кильблок, хоть и действовал с величайшей осторожностью, едва не упал, потеряв равновесие.
Он поднял оброненную трубку и, громко чертыхаясь, пошел назад.
Глядевший на него издали рыбак крикнул:
— Что, парусный мастер, на коньках решил побегать?
— Да я не прочь! Через недельку эдак.
— Ну, раз такое дело, придется мне новые сети покупать!
— Это еще зачем?
— А тебя-то вытаскивать, провалишься ведь, как пить дать!
Кильблок довольно засмеялся. Он хотел что-то ответить рыбаку, но тут жена позвала его домой завтракать. На прощанье Кильблок сказал, что, мол, еще не вечер, надо пойти перекусить да обмозговать предложение рыбака, а холодными купаньями он, дескать, не увлекается.
Кильблоки сели завтракать.
Бабка пила кофе на своем обычном месте, у окна. Вместо скамеечки для ног ей служил зеленый квадратный ящичек, и тусклые бабкины глаза то и дело с тревогой обращались к нему. Вот она дрожащими руками, сухими и длинными, выдвинула ящик стола, стоявшего рядом у окна, и стала там шарить, ища что-то, наконец нащупала монетку, вытащила ее и с важностью опустила в обитую латунью щель зеленого ящичка у себя под ногами.
Герхарт Гауптман (1862–1946) – немецкий драматург, Нобелевский лауреат 1912 годаДрама «Перед заходом солнца», написанная и поставленная за год до прихода к власти Гитлера, подводит уже окончательный и бесповоротный итог исследованной и изображенной писателем эпохи. В образе тайного коммерции советника Маттиаса Клаузена автор возводит нетленный памятник классическому буржуазному гуманизму и в то же время показывает его полное бессилие перед наступающим умопомрачением, полной нравственной деградацией социальной среды, включая, в первую очередь, членов его семьи.Пьеса эта удивительно многослойна, в нее, как ручьи в большую реку, вливаются многие мотивы из прежних его произведений, как драматических, так и прозаических.
Книга Каролины Светлой, выдающейся чешской писательницы, классика чешской литературы XIX века, выходит на русском языке впервые. Сюжеты ее произведений чаще всего драматичны. Герои оказываются в сложнейших, порою трагических жизненных обстоятельствах. Место действия романов и рассказов, включенных в книгу, — Ештед, живописный край на северо-западе Чехии.
И. С. Лукаш (1892–1940) известен как видный прозаик эмиграции, автор исторических и биографических романов и рассказов. Менее известно то, что Лукаш начинал свою литературную карьеру как эгофутурист, создатель миниатюр и стихотворений в прозе, насыщенных фантастическими и макабрическими образами вампиров, зловещих старух, оживающих мертвецов, рушащихся городов будущего, смерти и тления. В настоящей книге впервые собраны произведения эгофутуристического периода творчества И. Лукаша, включая полностью воспроизведенный сборник «Цветы ядовитые» (1910).
Книга «Идиллии» классика болгарской литературы Петко Ю. Тодорова (1879—1916), впервые переведенная на русский язык, представляет собой сборник поэтических новелл, в значительной части построенных на мотивах народных песен и преданий.
Действие романа известного кубинского писателя конца XIX века Рамона Месы происходит в 1880-е годы — в период борьбы за превращение Кубы из испанской колонии в независимую демократическую республику.
«В одном обществе, где только что прочли „Вампира“ лорда Байрона, заспорили, может ли существо женского пола, столь же чудовищное, как лорд Рутвен, быть наделено всем очарованием красоты. Так родилась книга, которая была завершена в течение нескольких осенних вечеров…» Впервые на русском языке — перевод редчайшей анонимной повести «Геммалия», вышедшей в Париже в 1825 г.
Франсиско Эррера Веладо рассказывает о Сальвадоре 20-х годов, о тех днях, когда в стране еще не наступило «черное тридцатилетие» военно-фашистских диктатур. Рассказы старого поэта и прозаика подкупают пронизывающей их любовью к простому человеку, удивительно тонким юмором, непринужденностью изложения. В жанровых картинках, написанных явно с натуры и насыщенных подлинной народностью, видный сальвадорский писатель сумел красочно передать своеобразие жизни и быта своих соотечественников. Ю. Дашкевич.