Атлант расправил плечи. Книга 2. Или — или - [26]

Шеррил мало что понимала из всего этого, но она видела, что он несчастен и что кто-то обидел его. Джим видел страдание на ее лице, возмущение его врагами, видел взгляд, предназначенный героям, — и это был взгляд человека, переживающего за него.

Шеррил не знала, почему она чувствует себя единственным человеком, которому он мог исповедоваться в своих муках. Она принимала это за особую честь, как еще один подарок.

Единственный способ быть достойной его, размышляла Шеррил, — никогда ни о чем его не просить. Однажды Джим предложил ей денег; она отказалась с такой болезненно-яркой вспышкой гнева в глазах, что он не пытался этого повторить. Шеррил сердилась только на себя: она решила, что сделала что-то заставившее его принять ее за особу такого типа. Ей не хотелось ни казаться неблагодарной, ни смущать его своей безобразной бедностью; она хотела доказать страстное желание стать лучше и оправдать благосклонность Джима. Шеррил сказала ему, что он может помочь ей, если хочет, подыскав для нее работу получше. Джим не ответил. Все последующие недели она ждала, но он ни разу не упомянул о ее просьбе. Шеррил упрекала себя; ей казалось, что она оскорбила Джима, что он принял это за попытку использовать его.

Когда он подарил ей браслет с изумрудами, она была потрясена. Безнадежно стараясь не обидеть Джима, она умоляюще сказала, что не может принять этот подарок.

— Почему? — спросил он. — Это не значит, что ты скверная женщина, уплатившая за него обычную цену. Или ты боишься, что я начну предъявлять требования? Ты не доверяешь мне?

Он громко засмеялся над ее заикающимся смущением. В тот вечер они пошли в ночной клуб, и Шеррил надела браслет со своим стареньким черным платьем; Джим улыбался с необычным для него выражением удовольствия.

Он заставил Шеррил надеть браслет, когда повез ее на большой прием к миссис Корнелиус Поуп. Если Джим считает ее достойной того, чтобы ввести в круг своих друзей, размышляла Шеррил, блистательных друзей, чьи имена она видела в газетах в рубриках светской хроники, нельзя смущать его, явившись в старом платье. Она потратила свои сбережения за год на светло-зеленое платье с глубоким вырезом, поясом из желтых роз и пряжкой из поддельного бриллианта. Войдя в строгое помещение с холодными сверкающими огнями и висящей над крышами небоскребов террасой, Шеррил поняла, что ее наряд здесь совершенно неуместен, хотя и не знала почему. Но она держалась гордо и прямо и улыбалась с отважным доверием котенка, видящего протянутую для игры руку; люди, собравшиеся, чтобы хорошо провести время, не станут никого обижать, рассуждала она.

Через час ее улыбка стала беспомощной, смущенной мольбой. Потом, когда она присмотрелась к окружающим, улыбка вовсе исчезла. Она увидела, как дерзко обращались к Джиму элегантно-самонадеянные девицы, они словно никогда не уважали его. Особенно одна, Бетти Поуп, дочь хозяйки; она то и дело высказывала замечания, которых Шеррил не могла понять, потому что не могла поверить, что поняла их правильно.

Сначала никто не обращал на нее внимания, если не считать нескольких удивленных взглядов на ее платье. Через некоторое время Шеррил обнаружила, что на нее смотрят все. Одна пожилая дама озабоченно спросила Джима:

— Вы сказали, мисс Брукс с Мэдисон-сквер? — как будто речь шла об известном семействе, о котором ей не доводилось слышать.

Шеррил заметила на лице Джима странную улыбку, он ответил, заставляя свой голос звучать отчетливо:

— Да, косметический отдел. Магазин Ролиз, «Тысяча мелочей».

Шеррил заметила, что некоторые из гостей стали слишком вежливы с ней, другие подчеркнуто обходили ее стороной, большинство же держались неуклюже и смущенно; Джим взирал на всех со странной улыбкой.

Она попыталась скрыться и, проскользнув к выходу на террасу, услышала, как какой-то мужчина произнес, пожимая плечами:

— Н-да, Джим Таггарт сейчас пользуется огромным влиянием в Вашингтоне. — Это было сказано без уважения в голосе.

На террасе, где было темнее, она услышала разговор двоих мужчин, и у нее возникло необъяснимое чувство уверенности, что речь шла именно о ней. Один из них сказал: «Таггарт может позволить себе это, если пожелает», второй упомянул римского императора Калигулу.

Шеррил посмотрела на прямую стрелу здания компании «Таггарт трансконтинентал», возвышающуюся вдалеке, и ей вдруг показалось, что она поняла: эти люди ненавидят Джима, потому что завидуют ему. Кем бы они ни были, рассуждала Шеррил, какими бы громкими ни были их имена, сколько бы у них ни было денег, никто из них не достиг того, чего достиг он, никто не бросил вызов всей стране, построив железную дорогу, строительство которой все считали невозможным. Она впервые поняла, что может что-то предложить Джиму: все эти люди были так же посредственны и мелки, как людишки, от которых она избавилась в Буффало; он был таким же одиноким, какой всегда была она, и искренность ее чувств — это единственное признание, которое он обрел.

Шеррил вернулась в зал, пробираясь сквозь толпу, от слез, которые она пыталась сдержать в темноте террасы, остался лишь ослепительный блеск ее глаз. Джим хотел появляться с ней на людях, хотя она была простой продавщицей, он гордился этим, он привез ее сюда, вызвав негодование своих друзей, — это был жест мужественного человека, плюющего на их мнение, и Шеррил хотелось вторить его мужеству и выставить себя пугалом на этой вечеринке.