Атаман Золотой - [5]

— Заходи! — крикнул унтер-офицер, предводительствовавший конвоем, и арестованные всей толпой хлынул» на двор.

Блоха и Андрей сумели в числе первых пробиться к заплоту, который стоял вдоль берега. Он оказался довольно высок.

— А ну! — сказал Блоха и толкнул Андрея в бок. — Становись мне на спину.

Он нагнулся. Андрей на миг заколебался.

— Прыгай, говорят тебе!..

Андрей вскочил ему на спину и, чувствуя напряжение всех мускулов, ухватился за верхнюю тесину. Перед ним блеснула река. Он приподнялся на руках и перекинулся по ту сторону заплота.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ты, пустынюшка, моя матушка,

Помилей отца-матери!

Вы, леса, вы, кудрявые,

Помилей мне роду-племени!

Песня

Вторые сутки шел Андрей Плотников берегом Камы.

Вот он и на воле! Эта мысль, точно солнечным светом, наполняла все его существо, и сладостное ощущение свободы было настолько глубоким, что заглушало даже ту смутную тревогу, которая возникала при воспоминании об усольской конторе соляных промыслов и воеводском дворе, откуда он два дня назад благополучно бежал.

Проходя мимо Усолья, он с противоположного берега увидел высокое с узкими окнами здание конторы и погрозил в ту сторону кулаком. Проклятая чернильная каторга! То, что с ним произошло в течение последней недели, представлялось глубоко несправедливым и бессмысленным. Давно ли Андрей Плотников с пером за ухом сидел вместе с другими конторскими служителями за столом, облитым чернилами, и без конца «перебелял» рапорты и реестры, боясь описаться хотя бы в одном слове. Он привык к своему столу, к товарищам, и вот пришлось стать беглым. А может быть, лучше было примириться со всем, что выпало на его горькую долю: с тем, что его за подачу жалобы приставили к вороту и заставили ходить по кругу, как слепую лошадь.

О нет, он согласен идти день и ночь, лишь бы только не возвращаться в Усолье. И надо уходить как можно скорее, как можно дальше от рокового места. Наверно, его уже разыскивают, а если поймают — ну, тогда прощайся с жизнью, Андрей свет Степанович!

Дни стояли солнечные, тихие и прозрачные, последние дни июля. Перед Андреем впервые за всю его жизнь так широко раскрывалась во всем своем величии первозданная красота реки, лесов и лугов. Впервые встречал он утреннюю зарю на камском берегу, лежа на росистой траве, и разбудил его не стук в окно конторского рассылки, а птичий щебет, кряканье уток, звонкое гоготанье гусей, резкие крики чаек. Умывшись, он тронулся дальше в путь. Берег то круто поднимался над водой, то опускался понизью, поросшей травой и кустарником, или песчаной косой уходил далеко в реку. Вон впереди высоко над водой поднялась крутая косматая вершина. Тесно встали на ней темно-зеленые пихты. Зайдешь в лес и не надышишься. Выйдешь на опушку — перед тобой густо поднимутся стрелки иван-чая, все в пушистых завитках. В одном месте наткнулся Андрей на медвежий след. Неподалеку оказался малинник. Боясь заблудиться, беглец все время держался близко к берегу.

День уже подходил к концу. Солнце скрылось за темной гривой дремучего леса. Андрей вышел на берег в том месте, где он, точно срезанный, спускался в воду обрывом, и снова залюбовался открывшейся перед ним картиной. Кама вся точно горела в закатных лучах; из-за острова, сплошь поросшего ольхой и тальником, показались два лебедя. Большие гордые птицы медленно плыли по светящейся воде, точно вылитые из серебра. Белокрылые чайки с криком летали над рекой. То тут, то там всплескивала рыба.

Вот бы жить в таком благодатном месте, сам-друг с матерью-дубравой, ловить рыбу в тихих заводях, стрелять дичь, собирать лесные ягоды, грибы. Воображение уже рисовало ему, как он, молодой, но искусный охотник, будет славен по всему Прикамью. Он убьет самого матерого медведя в парме за Чуртаном, и тогда все усольские девушки заговорят о нем.

— Ты какого лешака тут шары пялишь? — вдруг раздался за спиной грубый окрик, и чья-то тяжелая рука легла на плечо.

Андрей оглянулся: перед ним стоял ражий детина, губастый, глазастый и, главное, вооруженный — за кушаком у него торчал топор, а из-за голенища выглядывала рукоять кинжала. Это было настолько неожиданно, что Андрей не сразу пришел в себя, а, опомнившись, понял, что пропал. Бежать, но куда? Решение возникло мгновенно. Прыжок — и он в воде. Нырнув чуть не до дна, Андрей поднялся на поверхность и, изо всей силы работая руками и ногами, поплыл к острову. Сзади, с берега, послышался звонкий свист. Такой же свист раздался и со стороны острова.

Плыть было трудно: мешала одежда. Но сознание опасности прибавляло сил. Саженях в двадцати от себя Андрей видел песчаную отмель и плыл прямо на нее. Течением сносило, и чем дальше, тем яснее он чувствовал, что не доплывет. Сильная струя воды преграждала путь. Андрею сделалось страшно. Мускулы напряглись в последних отчаянных усилиях.

И тут до слуха его долетели всплески воды под ударами весел. Со стороны острова легко и быстро вынеслась остроносая лодка. На ней сидели двое. Не прошло и минуты, как лодка очутилась рядом с Андреем. Сидевший на корме усатый молодец в шапке, лихо сдвинутой на затылок, крикнул:

— Давай руку!