Атаман Метелка - [31]
— Не троньте его! Мы лучше его деньжонки тронем. В походе пригодятся.
Бросились к ларю, окованному железом. Сбили замок. В кожаной кисе лежали деньги. Тут же, в ларе, битком набиты лисьи малахаи, зипуны, рукавицы, нательные рубахи… Все это было взято в залог или в обмен на водку. Многие, приметив свои вещи, тут же забирали их. Вдруг один мужичонка пронзительно закричал:
— Миколкина сорочица!
Он держал в руках белую рубаху, ворот которой был заляпан сгустками засохшей крови.
Целовальник прикрыл глаза и тихо застонал — понял: пощады не будет.
А мужичонка, захлебываясь, рассказывал:
— Ден десять, как брат мой, Миколка, пропал. Уговорили его и других двух парней везти турхменам в обмен на шкурье и мерлушки — жир, ножи, ружья… И деньги русские дали. На серебряную мелочь льстятся турхмены… Идут те деньги на отделку кинжалов и седел… Потом далеко на берегу нашли наших посыльщиков мертвыми… Целовальник говорил тогда — убили их турхмены, обобрали, сняли даже портки и рубахи… А вот рубаха-то Миколкина… Не турхмены же тебе ее принесли…
Дикий крик разорвал тишину. В кабатчика вцепились десятки рук. Ломая стойку, швырнули на пол. Запорожец выхватил из ножен саблю:
— Ах ты, собачий сын, да у нас на Сечи…
— Обожди марать саблю! — гаркнул Тишка. — Я его сомам на съеденье брошу.
— В воду! В воду! — раздались одобрительные голоса.
Атаман было хотел остановить остервеневшего Тишку, но старику уже помогали неводчики, волоком таща целовальника с крыльца на горячий песок. Припомнились все старые обиды. Ловцы обвиняли целовальника во всех грабительствах и напрасных взятках. Он брал деньгами и скотом, разной рухлядью, хлебными запасами… У одного взял за долг гнедого жеребца, у другого — лисьи шкуры…
Целовальника подтащили к краю плота. Он бился головой о деревянный настил и глухо мычал. Ловцы, раскачав, бросили целовальника с трехсаженной высоты. Плюхнулось тело, несколько раз белым пятном мелькнуло в суводи и исчезло. Лишь всплески огромных рыб колебали водную гладь.
Вскоре плот опустел. Казаки и ловцы ушли дуванить добро целовальника. И никто не заметил, как с плота спрыгнул в лодку высокий человек. Загнав ее под настил плота, залег на днище. Это был поручик Климов. Ночью он решил бежать. Вначале он думал ехать вместе с казаками и при удобном случае сообщить о Заметайле на ближайшую брандвахту. Но, увидев казнь целовальника, не мог сдержать в теле жуткую дрожь. С берега ветер доносил разудалую песню, а поручик, прижавшись щекой к смоляным сланям, сбивчиво читал молитву.
Через день добрался поручик на лодке до брандвахты, стоявшей у Песчаной косы. На его счастье, там оказалась разъездная команда на четырех лодках с одним офицером. Климов рассказал о происшествии на Шестовском бугре и предложил офицеру свой план. По обрывкам разговоров, слышанных в кабаке, заметайловцы должны обойти морские косы и нагрянуть на ватагу купца Бодрова. Взять там сухари, крупу и другой провиант.
— На приверхе острова, верстах в двух от ватаги, поставим на якорях большую кладную расшиву, — говорил Климов, — уж злодеи ее не обойдут, мимо будут ехать, так обязательно первым делом на нее сунутся. На палубе мешки с сеном укроем рогожами, будто товары богатые. А сами всей командой схоронимся в трюмах и за теми мешками человек пять спрячем. Вот будет встреча. А Метелку бы взять живым…
Офицеру план Климова понравился. Одно смущало его — где взять расшиву?
— Да расшива есть на ватаге, сам купец на ней приехал неделю тому назад. Быстро она с ватаги не уйдет, — заверял поручик.
И действительно, расшива оказалась на месте. Ее перетянули к приверху острова и поставили на якоря.
На палубе сложили мешки, рогожами их укрыли, солдаты тоже укрылись, зарядив ружья и пистоли.
Казаки огибали морские косы к вечеру. Лодки шли еле-еле. Гребцы с трудом поднимали весла, истомленные дальним переходом.
— Смотри, батюшка, — закричали казаки атаману, — кладнушка-то какая! Не грех и остановку тут сделать.
Тишка из-под руки долго глядел опухшими глазами на маячившую вдали расшиву. Потом остерег атамана:
— Обожди, батюшка. Не след туда тыркаться…
— Почему же, старик?
— Вишь, воронье кружит над ей, а сесть птицы опасаются.
— Истину баишь. Береженого и бог бережет. Подождем, когда солнце сядет. А пока — к берегу! Есть у нас котелок смолы, пропитаем смолой тряпье, паклю к палкам привяжем. Светильники будут знатные… И комара поразгоним…
Когда солнце окунулось в синие камыши и стала сгущаться тьма, шестивесельные лодки с четырех сторон стали быстро скользить к расшиве. Пламя факелов, словно лезвия острых мечей, трепетало на глади сумрачных вод. Не доезжая до расшивы взмахов пять весел, лодки остановились. И тут, чертя огненные дуги, с них полетело в замершее судно горящее смолье.
Рогожные кули зашевелились, и на палубу стали выскакивать ошарашенные солдаты. Но дружный ружейный залп с лодок опрокинул их вновь в трюмы. Тишка пальнул из старинного кремневого ружья, заряженного медными пуговицами. Невообразимо свистя, чудные пули пронеслись над горящим судном.
Все же разъездная команда опомнилась и начала ответную пальбу. Но заметайловцы были уже далеко. На фоне жаркого пламени видели казаки, как бросались в темную воду солдаты. Слышались истошные крики…
