Атаман Метелка - [16]
— Нешто можно так больного таскать. Ведь он весь горит, батюшка-то. В постелю его… И все из-за лысой стервы… Лекаря сюда, лекаря… — матерились казаки.
Ничего этого Заметайлов не слышал. Зыбкая пучина охватила тело и понесла его по волнам давно ушедшего. Кажется ему, везет его старик старообрядец, везет по тряской дороге. Прыгает по кочкам тарантас, да так, что все внутри оборваться готово. А дорога длинная — ни конца ни края. Но вот тихо стало и жарко. Сидят они в бане вместе с купцом-старообрядцем. Нахлестывает веником купец разгоряченное тело и приговаривает:
«Эко изгрязнился ты, парень, и завшивел в бездомном сиротстве. Моли бога, что в хорошие руки попал».
И вот уже эти «хорошие руки» водят по буквам псалтыря, и учат изначальной грамоте, и заставляют каноны читать, а за нерадье — тычки в лоб, и двуперстное сложение учат делать, и опять костяшками пальцев в лоб, и грозный голос раскатисто повелевает:
«Складывай персты, как начертано на иконе Тихвинской божьей матери. Та икона писана евангелистом Лукою».
«Я и так молюсь двоеперстно, когда больно озябнут пальцы, а когда совсем нет пальцев — можно и ладонью молиться…»
«Дурак-рак-рак…» — И опять острые костистые пальцы стучат по горячему лбу. И голова гудит, будто железом окована.
От нестерпимой боли Заметайлов открыл глаза. Увидел перед собой чье-то узкое лицо, на седловине носа маленькие очки. В руках человек держал белые тряпицы, измаранные кровью… И чей-то шепот над ухом:
— Три дня провалялся батюшка. Теперь на поправку пошел. Вишь, лекарь и повязку снял.
Скосив глаза, Заметайлов увидел Тишку. На нем был новый зипун, отороченный мехом. В руках Тишка держал сулейку и серебряную чарку. Глаза, покрытые слезящейся поволокой, устремлены на атамана. В сивых усах застряли крошки — видно, и перекусить успел.
Заметайлов пытался оттолкнуть протянутую чарку, но лекарь сказал ласково:
— Это не повредит.
Атаман выпил, и будто горячая волна прокатилась по телу, приятной истомой закружило голову. Атаман вновь закрыл глаза.
К вечеру Заметайлов был уже на ногах. Приказал расставить вокруг графского дома караулы, послал разъезды в ближайшие деревни, велел накормить прибывших мужиков. За три дня во двор усадьбы понабралось множество всякого люда. Сбегались кто с вилами, кто с топором, чтоб помочь государевым людям до конца извести ненавистное племя господ-кровопийц.
— Батюшка-то сам где? Батюшка? — метались по двору мужики, думая, что прибыл сам император Петр III.
— Не тумашитесь, братцы, — успокаивал их Поводырь, — государь вскорости объявится. А наперед послал своего атамана Ивана Заметайлова. Атаман с казаками держит совет, но вскорости к нам выйдет. А пока отведайте, что сварили наши кашевары, атаман велел угостить вас.
Поводырь говорил уверенно. Мужики смотрели на него с почтением, многие сняли с головы шапки, низко кланялись.
Заметайлов слышал крики, которые доносились со двора в огромные узорные окна, слышал, мужики хотели видеть его. Знал, разговор будет долгим. Наболели мужичьи сердца, истосковались по воле.
А что он скажет им? Куда поведет? Нет государя-батюшки. Нет за спиной силы, которая бы толкала вперед, указывала, что делать. Сам себе голова. Решил первым делом осмотреть бумаги в кабинете графа. Кабальные записи — сжечь. В кабинете был полумрак. Солнце уже село, и лишь багряная полоска пробивалась сквозь ветви огромного клена, растущего у самых окон.
Зажгли свечи. Комната преобразилась. Обширные поля гобеленов покрывали стены. В простенках диковинные комоды из красного дерева. Дверцы у многих сорваны. На полу осколки хрусталя и фарфора. Опрокинутая ширма одной створкой уперлась в огромный стол. Тонкий шелк створок был изрезан в куски. Заметайлов понял, что здесь уже побывали дворовые, изливая свою злобу на хозяев тем, что ломали предметы роскоши, услаждавшие некогда господский взор. Заметайлов откинул ногой ширму. Стол был цел. Даже чернильница цела, накрытая лоскутом шелка. Атаман нагнулся, откинул лоскут. Чернильница была обрамлена коралловыми деревьями, с попугаем и обезьянами из жемчужин и серебра. У основания — негритянка из черного камня. Зубы из слоновой кости. Атаман провел пальцем по зубам и в испуге отдернул руку. С легким звоном зубы разомкнулись, и изо рта черномазой красавицы выпал ключ на протянутые каменные руки. У стоявшего рядом Тишки от изумления отвисла челюсть. Осмелев, все же протянул руку и взял ключ. Повертел в руках и хмыкнул:
— Это, атаман, видно, от стола.
Заметайлов взял ключ и вставил в замочную скважину, увитую резными гроздьями винограда. Ящик легко подался. Он был набит бумагами. Атаман стал быстро перебирать их. Прошения, долговые расписки, письма, перстень с печаткой. В особом бархатном футляре лист нежно-бархатистого пергамента, изукрашенного цветной виньеткой. Наверху графский герб — остроконечный щит. По бокам щита закованные в латы воины. Внизу непонятная надпись на ленте и полунагие фигуры скованных пленных.
— Им бы лишь заковать… — зло проговорил за спиной Тишка и тут же спросил: — Для чего писана бумага-то?
— Жалованная грамота, — ответил атаман, силясь разобрать написанное.
В центре повествования У. Сонтани — сын старосты деревни, подросток Тамбера. Он наделен живым воображением, добротой, тонко понимает природу, горячо любит мать и двоюродную сестренку Ваделу. Некоторым жителям кампунга кажется, что со временем Тамбера заменит своего отца — старосту Имбату, человека безвольного, пресмыкающегося перед иноземцами. Это Имбата ведет сложную игру с англичанином Веллингтоном, это он заключает кабальный «договор о дружбе» с голландцами, вовлекая тем самым лонторцев в цепь трагических событий.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».