Астронавт Джонс. Время для звезд - [127]

Но это же не мой день рождения. Я живу по другому времени, и это казалось неправильным.

Задул все с одного раза, малыш, радостно объявил Пэт. Теперь-то уж мы обязательно продержимся еще год. Мама спрашивает, испекли ли тебе тортик?

Скажи ей, что да.

Ничего, мне, конечно, не пекли, но я был не в настроении объяснять, что и почему. Мама легко начинает нервничать, даже если ей не объясняешь эйнштейновскую концепцию времени. А вот Пэт мог бы и сам понять.

Родители подарили Пэту новые часы, и он сообщил: для меня оставили коробку конфет, – разрешаю ли я открыть ее и пустить по кругу? Я сказал ему: «Валяйте», уже не зная, то ли испытывать благодарность за то, что обо мне помнили, то ли обидеться за «подарок», которого я не могу ни потрогать, ни увидеть. Чуть позднее я заявил Пэту, что мне надо спать и, пожалуйста, пусть скажет всем «спокойной ночи» и «спасибо» от меня. Но заснуть не получилось. Я лежал без сна, пока в коридорах корабля не зажглись огни.

Через неделю меня на столе ждал праздничный торт, и все пели мне «С днем рождения» и надарили мне уйму приятных, но совершенно бесполезных подарков – много ли можно подарить человеку на борту корабля, когда все вы питаетесь в одной столовой и все, что вам нужно, берете с одних и тех же складов. Когда кто-то заорал: «Речь!» – я встал и сказал всем спасибо, а потом я танцевал с девушками. И все-таки я не чувствовал радости от своего дня рождения, потому что тогда, несколько дней назад, у меня уже был день рождения.

Кажется, на следующий день дядя Стив заглянул ко мне в каюту.

– Где это вы скрываетесь, юноша?

– Чего? Нигде.

– Вот и я так думаю. – Он расположился на моем стуле, а я снова уселся на койку. – Как только я ни начну тебя высматривать, тебя всегда нигде нет. Ты же не все свое время стоишь вахты или работаешь. Так где же ты?

Я не ответил. Где-где! Там, где я чаще всего бываю, на койке, разглядывая потолок. Дядя Стив продолжал:

– Я уже давно понял, что, если кто-нибудь на борту корабля приобретает привычку забиваться в угол, не надо ему мешать. Одно из двух: или он справится с этим сам, или он в один прекрасный день выйдет через шлюз наружу, не потрудившись надеть скафандр. Как бы там ни было, он не хочет, чтобы его трогали. Но ты – сын моей сестренки, я за тебя отвечаю. В чем дело? По вечерам ты никогда не приходишь повеселиться или сыграть и ходишь везде с вытянутой физиономией. Что тебя гложет?

– У меня все в порядке! – со злостью крикнул я.

Дядя Стив презрительно выругался.

– Выкладывай, малыш. Ты совсем изменился с того времени, как пропал «Васко». Из-за этого? Нервишки сдают? Если так, то у доктора Деверо есть уйма синтетической отваги. В таблетках. Совсем не обязательно, чтобы кто-нибудь знал, что ты их глотаешь, – и стыдиться тут нечего, у любого нервы могут сдать. Не хочу даже и рассказывать тебе, в какой отвратительной форме это было у меня, когда я первый раз попал в заварушку.

– Нет, не думаю, что это страх. – Про себя я подумал: а может и вправду? – Дядя Стив, что случилось с «Васко»?

Он пожал плечами.

– То ли факел пошел вразнос, то ли врезались во что-нибудь.

– Но ведь факел не может пойти вразнос… ведь правда не может? И врезаться там не во что.

– Верно. И то и другое. Но если факел все же взорвался? В миллионную долю секунды корабль превратился в маленькую звезду. Легче способа умереть и не придумаешь. В первом варианте все произойдет почти так же быстро, не успеешь и заметить. Ты задумывался когда-нибудь, сколько кинетической энергии мы набрали в эту посудину при такой скорости? Док Бэбкок говорил, что когда мы достигнем скорости света, то станем просто-напросто плоским волновым фронтом, хотя при этом будем весело лопать картошку с кетчупом, ничего такого не ощущая.

– Только скорости света мы никогда не достигнем.

– Доктор тоже подчеркивал это. Мне надо было сказать «если». Так тебя это беспокоит, малыш? Боишься, что летим-летим, а потом – трах! Как «Васко»? Если ты этого боишься, то подумай о том, что почти все способы умереть в своей постели куда хуже… Особенно если ты будешь настолько глуп, что умрешь от старости. Я лично надеюсь этого избежать.

Мы много говорили, но ни до чего не договорились. На прощание он пригрозил, что будет вытаскивать меня из каюты, если я буду проводить там слишком много времени. Думаю, дядя Стив пожаловался на меня доктору Деверо, хотя оба они яростно это отрицали.

Как бы там ни было, назавтра доктор Деверо остановил меня, отвел к себе в каюту, усадил и начал со мной беседовать. Каюта у него была большая, удобная и неряшливая; в лазарете он никогда никого не принимал.

Я сразу спросил, с чего это он вдруг захотел со мной поговорить.

Доктор с невинным видом широко раскрыл свои лягушачьи глазки.

– Да просто встретил тебя, Том. – Он приподнял со стола пачку перфокарт. – Видишь? Вот со сколькими я беседовал на этой неделе. Надо же делать вид, что я честно отрабатываю свою зарплату.

– Ну, на меня вам не стоит тратить время. У меня все отлично.

– Том, да я же просто обожаю тратить время. Знаешь, психология – классная халтурка. Не надо драить руки перед операцией, не надо заглядывать в чьи-то грязные глотки, ты просто сидишь и притворяешься, что слушаешь. А кто-то тебе рассказывает про то, как был маленьким мальчиком, который не любил играть с другими маленькими мальчиками… А теперь ты поговори со мной немного. Расскажи мне все, что тебе хочется рассказать, а я пока вздремну. Если ты будешь говорить достаточно долго, я сумею отдохнуть после покера, за которым провел эту ночь, и в то же время выполню дневную норму работы.