Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса - [170]
В самом деле, факт тесной внутренней связи «аскетизма» именно с религией, его религиозная основа едва ли может быть оспариваема. В высшей степени интересно и знаменательно, что и у Ап. Павла в том единственном месте, где наш термин употребляется explicite, «аскетизм» поставляется в тесную связь именно с «совестью»: в качестве цели его указывается именно стремление достигнуть состояния «непорочной совести» «перед Богом и людьми». [2092] Таким образом, внутренней силой, приводящей к «аскетизму», по учению Апостола, является собственно «совесть», — та сила, которая определяет его нормальные отношения к Богу и людям, — «аскетизм стремится к тому, чтобы эти отношения были безупречны», чтобы человек «всей доброй совестью жил перед Богом», [2093] или, по выражению другого Апостола, чтобы «сердце» — это внутреннее святилище человека — «его не осуждало». [2094]
Таким образом, тот момент «аскетизма», который у Соловьева является наиболее важным и самым характерным, — отношение к физической стороне человека, — у Апостола даже не указывается. Это, конечно, не означает того, чтобы названный момент совсем не имел места в объеме понятия «аскетизма», как он мыслился и представлялся у Апостола. Однако, из этого все же следует, что названный момент в христианском «аскетизме» не должен иметь значения самостоятельного, первостепенного и независимого, — ему, напротив, принадлежит место второстепенное, подчиненное и зависимое. Главной же целью и существенной основой, этого «аскетизма» являются именно правильные, достойные человека отношения к Богу и людям, — самоотверженная любовь к ним. Конечно, в понятие этого «самоотвержения» входит и соответствующее, целесообразное отношение к телу, его потребностям и влечениям, однако существо дела не позволяет ставить во «главу угла» то́, что́ должно занять, на самом деле, несравненно более скромное место.
Особенно определенно о значении «совести» в процессе аскетического религиозно-нравственного совершенства говорит Авва Дорофей.
По словам этого подвижника, «совесть» (ἡ συνείδησις) «всегда сопротивляется злой нашей воле и напоминает нам, что мы должны делать, но не делаем; равным образом, чего не должны делать, и делаем, и за это она обличает нас». [2095] «Совесть обличает и в добре и в зле, и показывает нам, что́ делать и чего не делать; она же осудит нас и в будущем веке». [2096] В частности, именно «совесть» помогает человеку установить и сохранять должные отношение «к Богу» (πρὸς τὸν Θεόν), «к ближнему» (πρὸς τὸν πλησίον) и «к вещам» (πρός τὰς ὕλας). В последнем отношении, напр., случается, что иной может удовлетворить свои потребности малым количеством какой либо овощи, — или чичевицей, или немногими маслинами, а он не хочет этого, но ищет другой пищи, более вкусной и нежной, — это все против совести (ταῦτα πάντα παρὰ σονείδησίν ἐστιν). [2097] Отцы говорят, что монах никогда не должен допускать, чтобы совесть обличала его в какой-либо вещи. [2098]
Еще менее оснований выводить из чувства «стыда» чувство «долга», поставлять их в непосредственную и необходимую генетическую связь. Чувство «долженствования», характер нормативности, свойственны не одному только кругу явлений, т. н., нравственных. Оно несомненно присуще и теоретико-познавательной деятельности и эстетической области. Отсюда, — три нормативные науки: эстетика, логика и мораль, имеющие предметом изучение фактов не как таких, какие они суть сами по себе, а как достигающих или не достигающих присущей им цели, — изучение их постольку, поскольку они оказываются состоятельными или несостоятельными по отношению к прилагаемому к ним критериуму. — Не благоприятствует разбираемому положению Соловьева и тот факт, что у детей чувство «стыда» появляется сравнительно поздно, несомненно позже жалостливости, которая обнаруживается и раньше, и интенсивнее, и непосредственнее чувства «стыда». Последнее, как известно, старательно внушается, возбуждается и поддерживается родителями, воспитателями и вообще окружающими людьми и потому — в значительной степени — является чувством привитым, воспитанным.
Не совсем точно определяет Соловьев и смысл или нравственное значение «аскетизма». В данном пункте у него заметны неустойчивость и колебание. В одном месте он решительно заявляет, что непосредственное, эмпирически известное человеку, чувство стыда, наряду с другими коренными нравственными чувствами, — жалости и благоговения, возводится разумом из простого психического факта на степень безусловной нормы жизни и деятельности. [2099] В другом месте он не менее категорически заявляет, что принцип «истинного аскетизма», как принцип «духовного самосохранения» именно «отдельного человека, существа, хотя и духовного (т. е. обладающего разумом и волей), но тем не менее
