Арзамас-городок - [182]

Сперва Владимирский излагал, как любовью Бог сотворил мир, создал человека и вдохнул в него жизнь, бессмертную душу.

Иконникова[82]удивила логика изложения, особая научность, как ему показалось. «Это пишет эрудированный богослов,» — порадовался художник и опять углубился в чтение.

Взволнованно были написаны строки о небе Божием, его внешней открытой и для человека красоте, о сокрытом смысле звездного мира.

«Творцом необъятной и беспредельной вселенной с ее бесчисленными мириадами миров не напрасно раскрыта чарующая картина звездного неба пред человеком с челом, обращенным не к земле, как у бессловесных животных, а в высоту небесную.

Только в этой одной чудной картине, особенно в премудром устройстве вселенной, человек наглядно уже может видеть с одной стороны величие и благость ее Творца, а с другой понимать и свое собственное высокое назначение, решительно отличающее его от других земных тварей».

И через несколько строк:

«Думаю, раз Творец создал весь этот чудный космос и вложил в разумную душу человека незыблемые идеи: Добра, Истины и Красоты, то не может человек проходить слепым мимо величия необъятной и беспредельной вселенной подобно безсловесному животному».

Развивая мысль далее о множестве миров, автор «Кредо» говорит и о братском общении всех разумных существ вселенной, подкрепляя эту мысль словами Иисуса Христа: «В доме Отца Моего обителей много».

Яркими словами проповедника батюшка излагает блага любви Божией к своему детищу — человеку, говорит о высоком назначении его, просвещенного любовью его, духовной сущности, и далее — до конца поется восторженный гимн Богу, Христу, его любви к человеку. Но также говорит отец Федор и о греховности человека, последствиях этой греховности. И еще о смерти, которая существует по собственной природе физического мира и является вследствие этого неизбежной. В физический мир первородный человек ввергнул себя тогда, когда отведал плод с запрещенного дерева. «…Люди подчинили свою духовную природу физическому закону механической причинности и, значит, ввели свой дух в общую цепь мировых вещей».

В «Моем кредо» Федор Иванович подводит читателя к мысли: «…кто имеет благодатную любовь к себе, будет ли убивать других, себе подобных? Кто любит Бога и ближнего своего, разве может пожелать чужой собственности? Любящий Бога и ближнего своего разве станет отнимать и похищать ему не принадлежащее? Все это зло произошло и происходит в мире от оскудения, а иногда и совершенного погашения Божественной любви, внедренной Творцом в разумных Его созданиях. Вообще всяким общественным деятелям нелишне вспоминать справедливые слова Л. Н. Толстого: Только увеличение любви между людьми может изменить существующее общественное устройство».

В своем откровенном, в этом «Моем кредо» видим отклик арзамасского священника на те пережитые страшные события, свидетелем которых он стал. Три революции, первая мировая война, гражданская с военным коммунизмом, хозяйственная разруха, ломка всего уклада прежней жизни, бесчисленные жертвы… В чем можно было найти опору тогда отцу Федору — в этом вот гимне чаемой христианской любви человека к человеку. Слова «Кредо» стали духовным завещанием не только художнику Иконникову, но также всем арзамасцам, всему русскому православному миру на все времена!

Заканчивалась работа пастыря евангельским заповеданием, словами святых проповедников: «Носите бремена друг друга и так исполните закон Христов». (Галатам 6, 21).

К пониманию Владимирского как служителя Господа является и вторая его известная нам работа.

28 августа (старого стиля) 1926 года батюшка написал «Пятидесятницу». После он признавался: «А, „Пятидесятница“ имеет связь с кончиною моего Вани». Потерял его родитель 16 мая 1882 года.

Произведение невелико, но оно обладает большой эмоциональной силой, свидетельствует о великом счастии — утешении Богом смятенной души отца, потерявшего свое дитя.

«Во время освящения Святых даров произошло как-то вдруг, совершенно неожиданно, что-то необычайное, которое словами трудно передать со всеми подробностями душевного переживания. Произошло следующее: главная сущность самосознания (дух) как будто куда-то, оставляя телесную свою оболочку, устремился к самостоятельному и обособленному от телесного существа бытию.

Процесс этого восхищения исполнен был какою-то несказанною тихою радостью, совершеннейшим душевным покоем и искреннейшею любовию, объемлющею всех и вся — всякого друга и недруга безразлично».

Батюшка пришел в смущение: слишком уж необычным было его состояние, чтобы дать ему надлежащую оценку. Тут Федор Иванович и услышал как бы внутренний голос: «Чего ты, глупыш, смутился?»

И состояние радости, мира и покоя не ослабло и далее, когда священник после литургии был в доме церковного старосты, а потом и у себя дома, в своей семье. Домашние не заметили в нем никакой перемены.

Признание дальше:

«Особенно замечательной чертой, по моему мнению, в этом душевном переживании было ясное до реальности ощущение самого источника переживаемого настроения, находящегося не во мне самом, а вне меня, как бы от „НЕЧТО“ меня окружающего и вливающего в меня „услаждение духа“. Причем с моей стороны не требовалось ни малейшего напряжения к поддержанию протекающего душевного настроения. Требовалось только в простодушии держать двери души моей открытыми и благодатный источник сам собой вливался в мою душу подобно тому, как благодатный воздух вливается в открытые двери и окна жилища».