Арзамас-городок - [167]
Пелагея Сергеевна заканчивала:
— Которые с оружием-то… Видят, что народ, соседи в гневе и начинают заигрывать:
— Может, граждане, под домашним арестом подержать Щеголькова? Крикнут:
— Под домашним! Никуда он не убежит…
Разом тогда поседела Пелагея Сергеевна.
В это суровое время за летописца города вступились адвокат Николай Африкантович Вердевский, протоиерей Ф. И. Владимирский, художник А. Д. Иконников. Левацкие наскоки на Николая Михайловича кончились лишь тогда, когда из Москвы пришла грозная бумага: сын Щеголькова — Федор Николаевич — геройский командир Красной Армии, и без законных оснований семью его не утеснять!
Федор писал часто, то из Уфы, то из Астрахани, то из Царицына, по болезни приезжал домой на побывку, показывал благодарность от самого М. В. Фрунзе, вспоминал известных красных командиров Ласточкина, Кедрова. А с Сергеем Сергеевичем Каменевым, командующим Восточным фронтом, поддерживал связь и после гражданской. Демобилизовался Федор Николаевич в 1923 году, его направляли как грамотного командира — он отлично знал немецкий язык, в военную академию, но подвело здоровье, да и измучилась, изголодалась большая семья в Арзамасе
…Запись из семейной хроники Щегольковых:
«А 13 ноября… 1919 года скончался в семь часов утра и сам летописец и общественный деятель Николай Михайлович Щегольков».
Не выдержало измученное сердце… Та же Пелагея Сергеевна после рассказывала:
— Подошел ко мне, тихо пал на руки и говорит скорбно: «Полинька, света не вижу, свет выкатился из глаз». Вздохнул и умер.
…Осень в тот год была необыкновенно долгой и теплой. Несмотря на трудное время, на похороны вместе с духовенством неожиданно много пришло людей от простолюдинов до верхов местной интеллигенции. Шли за гробом раздетыми, тело историка несли на руках. Только в этот скорбный час открылось всем то главное, что Щегольков был и гражданином, тем человеком, чье имя уже навсегда стало составной частью истории родного города.
Справа от маленькой древней зимней церкви Тихвинского кладбища встал большой дубовый крест, свежий могильный холм утонул в венках.
Печальный звон колокола поплыл над Ивановскими буграми, редкая уже листва берез и лип мягко падала на умиротворенную землю, обласканную тихим осенним солнцем…
Затерялись в памяти людской искренние слова на траурных лентах. Но сохранились воспоминания нескольких уважаемых арзамасцев, современников Щеголькова, и мы не вправе умолчать о них.
Казанкин Иван Ильич:
— Был Николай Михайлович симпатичным человеком. Говорил тихо, вежливо. В городе слыл умным человеком.
Перебирая в памяти интересных арзамасцев, доктор медицины профессор Константин Васильевич Бебешин писал:
«… следует упомянуть о другом арзамасце — Николае Михайловиче Щеголькове, очень почтенном человеке, которого я знал при его жизни, очень скромном скорняке, который старательно записывал со слов старых горожан историю города».
Сын известного писателя П. И. Мельникова (Андрея Печерского) — Андрей Павлович Мельников — художник, этнограф и историк Нижегородской ярмарки вспоминал о Щеголькове:
«… один из уважаемых граждан Арзамаса, образец честного труженика в коммерческом деле».
Очень чтил своего земляка художник Алексей Дмитриевич Иконников, любовно написавший акварельный портрет летописца.
Краевед Александр Семенович Потехин признавал:
— Щегольков был глубоко порядочным человеком.
Гордилась Нижегородская ученая архивная комиссия своим творческим сотрудником.
Гордится своим сыном Арзамас и сегодня.
— Говорить о Владимирском — думать и говорить о судьбах России, о страдающем православном…
(Из разговора со старым арзамасцем)
Не повезло Арзамасу с водой.
Бежала рядом с городом речка Теша, да жесткость воды в ней велика — не годная для питья. Много раз арзамасцы приступали рыть, а позднее и бурить колодцы в жилых гранях, но и в них крепко горчила вода.
В давние-то времена еще вполне терпелось. По зимам только с крыльца спустись — белы снеги слежалыми сугробами у огородных прясел — нагребай в бочата, грей, вода поднебесная чиста. Летом все свободные посудины собирали дождевую воду — никаких вредных кислот опять же поднебесье еще не знало. А потом, почти в каждом дворе лошадка держалась, мещане кормились и извозным промыслом. За городом всего-то в полутора верстах истекали Рамзайские источники — бочку на телегу, глядь, и вернулся с водицей, часок-от из суточного времени для нее выкроить всегда можно.
Арзамас рос, рос и спрос на воду, и многие лошадные стали ездить за водицей ключевой уже за три версты к истокам Мокрого оврага, что на северо-востоке от города, там водовозная бочка наливалась скорей. И опять было терпимо, да в середине XIX века кончился для арзамасцев «Золотой век», в который так легко добывалась торговая денежка, стали мещане, да и мелкие купцы беднеть, нужда сильно поубавила лошадок, и вода стала продаваться, купля ее для бедных обернулась тягостью — бочка-то до сорока копеек поднялась!
Почти в центре города, в русле малой овражной речки Сороки, еще в старые-старые времена арзамасцы посредством плотин устроили большие пруды, и многие вынужденно пользовались водичкой с известным застойным запашком. Запашок тот все больше и больше портил настрой мещан, и для городских властей, что называется, ребром встал вопрос о снабжении Арзамаса хорошей питьевой водой.
Тема, выбранная писателем, — первые годы существования почитаемого и в наши дни богохранимого центра православия Саровской пустыни. Повествование «Ярем Господень» — это и трудная судьба основателя обители иеросхимонаха Иоанна, что родился в селе Красном Арзамасского уезда. Книга, написана прекрасным русским языком, на какой теперь не очень-то щедра наша словесность. Кроме тщательно выписанной и раскрытой личности подвижника церкви, перед читателем проходят императорствующие персоны, деятели в истории православия и раскола, отечественной истории, известные лица арзамасского прошлого конца XVII — первой половины XVIII века. Книга несет в себе энергию добра, издание ее праведно и честно послужит великому делу духовного возрождения Отечества..
Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.
За две недели до тридцатилетия Марк Болан погиб в трагической катастрофе. Машина, пассажиром которой был рок–идол, ехала рано утром по одной из узких дорог Южного Лондона, и когда на её пути оказался горбатый железнодорожный мост, она потеряла управление и врезалась в дерево. Он скончался мгновенно. В тот же день национальные газеты поместили новость об этой роковой катастрофе на первых страницах. Мир поп музыки был ошеломлён. Сотни поклонников оплакивали смерть своего идола, едва не превратив его похороны в балаган, и по сей день к месту катастрофы совершаются постоянные паломничества с целью повесить на это дерево наивные, но нежные и искренние послания. Хотя утверждение, что гибель Марка Болана следовала образцам многих его предшественников спорно, тем не менее, обозревателя эфемерного мира рок–н–ролла со всеми его эксцессами и крайностями можно простить за тот вывод, что предпосылкой к звёздности является готовность претендента умереть насильственной смертью до своего тридцатилетия, находясь на вершине своей карьеры.
Часто слышишь, «Если ты помнишь шестидесятые, тебя там не было». И это отчасти правда, так как никогда не было выпито, не скурено книг и не использовано всевозможных ингредиентов больше, чем тогда. Но единственной слабостью Таппи Райта были женщины. Отсюда и ясность его воспоминаний определённо самого невероятного периода во всемирной истории, ядро, которого в британской культуре, думаю, составляло всего каких–нибудь пять сотен человек, и Таппи Райт был в эпицентре этого кратковременного вихря, который изменил мир. Эту книгу будешь читать и перечитывать, часто возвращаясь к уже прочитанному.
Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.
Перед вами необычайно смешные мемуары Дженни Лоусон, автора бестселлера «Безумно счастливые», которую называют одной из самых остроумных писательниц нашего поколения. В этой книге она признается в темных, неловких моментах своей жизни, с неприличной открытостью и юмором переживая их вновь, и показывает, что именно они заложили основы ее характера и сделали неповторимой. Писательское творчество Дженни Лоусон заставило миллионы людей по всему миру смеяться до слез и принесло писательнице немыслимое количество наград.