Арзамас-городок - [145]

Более мягкий климат Архангельска, однако, не пошел впрок Криденеру. Он и тут увидел в кругу чиновников всякого рода пороки, несовместные с государственной службой. Как-то Григорий Карлович сел, да и написал едкую сатиру, в которой выстегал нечистоплотность чиновных. Вскоре узналось об авторе оной сатиры и, «задетые за живое», начали строчить доносы в Петербург. Столичные департаменты всегда ведь с местными одной веревочкой повязаны — пришлось Григорию Карловичу подать в отставку, благо для верхов нашелся зримый повод: возраст господина прокурора почтенный, даже преклонный…

Некоторое время семья Криденера пожила в Петербурге, погостила в деревне Суслеп в окрестностях Дерпта. Но даровой хлеб родичей долго сладким не бывает… Начались поиски «места» через родных и знакомых.

Можно предположить, что участие в дальнейшей судьбе Криденера приняли Розены — родичи умершей первой жены. Видимо, Григорий Карлович сохранил с ними добрые отношения.

Ветвь немецкого древа Розенов прижилась и разрослась на благодатной русской земле со времен Бориса Годунова. Многие из них носили оружие, некоторые вошли в историю отечественной культуры. Так, известен востоковед В. Р. Розен, а также Егор Федорович Розен — поэт первой половины XIX века, ставший, по рекомендации В. А. Жуковского, с 1835 года воспитателем наследника престола, автор либретто оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя». Е. Ф. Розен, несомненно, знал поэта Николая Михайловича Языкова, которого дарил дружбой А. С. Пушкин. И вот хочется думать, что Егор Федорович Розен и заговорил однажды с собратом по ремеслу о бароне Криденере, который ведь тоже, как и поэт, учился в Дерптском университете… Барон — честнейший законник, в немалых чинах, а вот без службы и без средств к существованию, обременен большим семейством… В селе Саблукове Арзамасского уезда у вас родич Языков. Вот если бы устроить прибалтийца…

Так вот, опять же предположительно, барон Криденер и стал управляющим имением. Шел 1842 год. Васе исполнилось девять лет.

…Ехали широким Симбирским трактом, которым в 1767 году Екатерина II через Арзамас возвращалась со своей блестящей свитой из путешествия по Волге.

Переезд был долог, и Васе вполне хватило времени вдоволь погрустить по селу Кольцову, что покинули навсегда. Там весело проходило беззаботное детство, там он недурно учился у веселого умного дьячка, который и нарек его Перовым…

3.

Однажды — это после 1845 года, Александр Васильевич Ступин, академик, содержавший с 1802 года первую в России провинциальную художественную школу в родном Арзамасе, известный в Отечестве как «заводитель дела необыкновенного», принял у себя барона Криденера.

Управляющему имением помещика Языкова перешло, кажется, за семьдесят, но он выглядел завидно бодрым и этим вполне подкупил седовласого владельца школы.

Высокий худой прибалтиец с легким немецким акцентом объявил просьбу странную для кого-нибудь, только не для художника и человека хорошо знакомого с людьми тонких и благородных чувств.

Оказалось, что господин барон — любитель живописи.

— В моем небольшом собрании имеется портрет собственной персон в охотничьем костюме, на полотне и собака. Теперь другая собака, той нет. Большой желание видеть на полотне любимого сейчас сеттера. Нельзя ли присовокупить… Пожалуйста, жительство Саблуковка… Я и баронесса будем очень рады принимать господина Ступина у себя.

Александр Васильевич поднялся с кресла.

— Я вполне разделяю ваши чувства к животным, господин барон. Благодарю, что снизошли до внимания к моему заведению. И вы соблазнили меня приятностью осмотреть вашу галерею. Да-да, как только выберется денек… До свиданья, господин барон. Всяческих благ!

Выбрался такой приятный осенний денек — сухо, солнечно, леса в ярком одеянии, а в пустынных полях по стерне длинное серебро легких тенет…

Прием академику был оказан самый радушный, долго сидели за обильным столом. Пригожая супруга Криденера, а она оказалась вдвое моложе барона, больше помалкивала, зато угощала с той знакомой, с той теплой мещанской простотой, что Александр Васильевич по-стариковски расчувствовался.

Живописных шедевров в квартире управляющего имением не оказалось — Ступин немало нагляделся на картины в помещичьих усадьбах, желанный сеттер с умными глазами утвердился на полотне скоро, и художник, получив за труды, откланялся, вовсе не предполагая, что это случайное знакомство с баронской четой будет иметь какое-либо дальнейшее продолжение.

Однако случилось так, что Григорий Карлович вновь пожаловал в школу. Его направил к Александру Васильевичу купец Безобразов, жил такой в Арзамасе. Подивитесь-ка: купец умен, образован, знал иностранные языки, тяготел к книгам, к изящному — такой должен был любопытствовать о Ступине, искать его дружеского расположения. И Безобразов обрел это ответное расположение. Время безжалостно отнимало у художника одного старого приятеля за другим, а здоровая старость без друзей не может.

Их встречи часто начинались с шутливых речений. Михаил Федорович, как всегда с иголочки одетый, был шумен в своей молодости. По ревизской сказке 1850 года ему было тридцать три года.