Арзамас-городок - [146]
— Ну, как вы тут?
Александр Васильевич давно заждался молодого приятеля, раскинул руки.
— Вашими молитвами! Живу, Мишенька, анахоретом, мешаю дело с бездельем…
— Уж будто бы! Александр Васильевич, я к вам нынче от изящной словесности с сюрпризом-с! Слушайте, к вашему удовольствию!
Академик не выдержал.
— Брось ты, Михайла, эти басоны пустословия. Говори просто, что такое?
Безобразов не унимался.
— По всей России мчат ныне в тарантасе славу о вашей школе!
— Михайла…
И тут купец ухватился за сверток, что принес. С шумом развернул синюю бумагу, коей в те времена обертывали знаменитые головы сахара, раскрыл небольшую книжку и, надуваясь от важности, начал читать, вначале предварив, что на страницах книжки разговаривают некий князь с неким Иваном Васильевичем.
— Вот что, господин академик, вещает князь: «У меня в особенности замечательно собрание картин». «Итальянской школы?» — спросил Иван Васильевич. «Арзамасской школы… Вообразите, у меня целая галерея образцовых произведений арзамасских живописцев». «Вот те на!» — подумал Иван Васильевич.
— Ну, как, господин академик?! — потрясая книжкой, Безобразов вскочил с дивана, пощелкивая пальцами свободной руки, едва не бегал по кабинету. — Лестно, небось?..
Ступин сидел в кресле с ярким старческим румянцем на щеках. Самодовольно поглаживал редеющие бакенбарды.
— А что-о, Мишенька… В какие только края не разошлись портреты и картины моих питомцев. По всему Поволжью и до Астрахани. В Сибирь даже, вон пишет мне из Иркутска питомец… Продаем здесь в чистом трактире, на Нижегородской ярмарке — по всей России красота расходится, а красота-то, Мишенька, у многих нравы умягчает — помни!
Безобразов приостыл, сел на диван и поворчал:
— Сколько раз вам советовал: что ваши работы, что ученические — подписывать их надо! После сыщутся люди, головы ломать станут, кто творцом-то?!
— Это ты с верным упреком: время стирает и деяния, и имена. Ну, спасибо, виновник моего удовольствия. А чье сочинение?
Михаил Федорович ждал этого вопроса.
— Некий граф Соллогуб. Доложу вам, что сей предмет изящной словесности хвалят и записные критики, я читал. Короче, ура, господин художник! Мадерцы не прикажете ли на радостях?..
— Эк ты в мой адрес разнежничался… Прикажу, прикажу, дерни за звонок. А книгу оставь прочитать. Я закажу ее купцу Бебину, пришлет из Москвы…
Принесли вино, Безобразов картинно смаковал его, опять оживился.
— Александр Васильевич, возрадуйтесь и возблагодарите меня еще раз: сыскал я вам нового ученика.
— Кто таков?
— Надворного советника сын…
— Чего ты мелешь, Михайла. Мыслимо ли птенца Такова!
— Достоверно! Сын барона Криденера спит и видит оказаться в вашем храме искусств.
— Постой, это какой же сын? У барона столько детей…
— Ведомо ли вам… Криденер женат дважды. Первый раз у него супругой баронесса Розен, от нее две дочери… Последний барончик объявился, когда Григорию Карловичу стукнуло шестьдесят — какой молодец!
— Ты что, вхож в семью управляющего?
— Кой-что в моей лавке господин барон обретает, а потом стакнулись на охоте, оно веселей вдвоем-то блукать по болотам. Так вот, старший Криденера, Василий, просится. Скажу на ушко: побочный он сын, родился от Акулины Ивановны до брака. Барон и хлопотал после, да синод отверг все прошения. Короче, не носит Васенька отцовской фамилии. Теперь закончил наше уездное училище, начинал было учиться в губернской гимназии, но не поладил там с учителем французского. А здесь жил у Фаворского…
Академик приложил персты ко лбу. начал припоминать.
— Как же, как же! Сказывал мне как-то Фаворский, есть-де ученик у него, все рисует и рисует. Что же, милости просим! Только отчего для юноши не избрано иное поприще?
— Да так я понимаю, что Григорий Карлыч смотрит на занятия сына серьезно, уважает его увлечение. Вот только Акулина Ивановна встает, как кошка, на дыбошки. Живописное ремесло — дело-то, дескать, мещанское. И боится дурного, якобы, влияния ваших воспитанников. Уж я толковал ей: за полвека Ступин образовал не менее ста художников, и многими из них гордится не только он сам, но и Академия художеств! Отечественная печать не раз и возвышенно писала о нашей Арзамасской школе, а ее основателю за труды, что направлены к благу общему, наградою российские ордена. А что касаемо поведения питомцев Александра Васильевича — тут более россказней, и россказней анекдотических… Пустые наветы!
Ступин не выдержал, пристукнул сухими стариковскими ладонями по вышорканным подлокотникам кресла.
— Вот оно, из грязи да в князи! Ужотка, при случае, вразумлю ту Акулину. Да в искусстве ныне граф Федор Толстой, барон Клодт, князь Гагарин, а дворянин Федотов простолюдинов пишет. Экая дуреха Акулька, право! Только без переносу, Михайла.
— Я не переносчик!
Вскоре Криденер привез сына к академику. Васе шел четырнадцатый год. Старый барон, похоже, был на поводу у своей Акулины и тотчас оговорил, что Василий на пансион к господину Ступину не перейдет, будет занятия посещать три раза в неделю. Его будут возить из Саблукова…
— Можно и так, — согласился Александр Васильевич после того, как осмотрел рисунки подростка. — Смелости у Васиньки в карандаше хоть отбавляй, но рисовальной грамотности маловато. Но будет усидчивым — придет грамота, придет все!
Тема, выбранная писателем, — первые годы существования почитаемого и в наши дни богохранимого центра православия Саровской пустыни. Повествование «Ярем Господень» — это и трудная судьба основателя обители иеросхимонаха Иоанна, что родился в селе Красном Арзамасского уезда. Книга, написана прекрасным русским языком, на какой теперь не очень-то щедра наша словесность. Кроме тщательно выписанной и раскрытой личности подвижника церкви, перед читателем проходят императорствующие персоны, деятели в истории православия и раскола, отечественной истории, известные лица арзамасского прошлого конца XVII — первой половины XVIII века. Книга несет в себе энергию добра, издание ее праведно и честно послужит великому делу духовного возрождения Отечества..
Кто она — секс-символ или невинное дитя? Глупая блондинка или трагическая одиночка? Талантливая актриса или ловкая интриганка? Короткая жизнь Мэрилин — сплошная череда вопросов. В чем причина ее психической нестабильности?
На основе документальных источников раскрывается малоизученная страница всенародной борьбы в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны — деятельность партизанских оружейников. Рассчитана на массового читателя.
Среди деятелей советской культуры, науки и техники выделяется образ Г. М. Кржижановского — старейшего большевика, ближайшего друга Владимира Ильича Ленина, участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», автора «Варшавянки», председателя ГОЭЛРО, первого председателя Госплана, крупнейшего деятеля электрификации нашей страны, выдающегося ученогонэнергетика и одного из самых выдающихся организаторов (советской науки. Его жизни и творчеству посвящена книга Ю. Н. Флаксермана, который работал под непосредственным руководством Г.
Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.
Книга посвящена неутомимому исследователю природы Е. Н. Павловскому — президенту Географического общества СССР. Он совершил многочисленные экспедиции для изучения географического распространения так называемых природно-очаговых болезней человека, что является одним из важнейших разделов медицинской географии.