Артемий Волынский - [55]

.

Однако «штат и примерное исчисление о ново-учреждаемых конских заводах» поступили на рассмотрение министров 1 июля 1736 года — в самое неподходящее время^{246}. В условиях начавшейся войны с Турцией денег в казне не нашлось, масштабный проект так и не был «апробован», и Артемий Петрович оба документа из канцелярии Кабинета «взял к себе». Была упразднена и сама «комиссия о размножении конских заводов».

Как и раньше, возвышение бывшего опального губернатора не всем нравилось. После смерти своего шефа Левенвольде Артемий Петрович вполне мог рассчитывать на пост обер-шталмейстера двора, но здесь его соперником выступил князь Александр Борисович Куракин. Сын знаменитого петровского дипломата, он когда-то и сам представлял интересы России в Париже, но после возвращения предпочел менее обременительные обязанности. «Князь Куракин умом и талантами наделен, но так предан пьянству, что затруднительно выбрать время, когда бы с ним о деле говорить», — характеризовали его прусские дипломаты. Однако при всём том князь был искусным придворным — своими манерами и шутками очаровал государыню (Анна пьяниц не любила, но Куракину сей грех прощала) и вошел в доверие к Бирону. В итоге он-то и получил чин обер-шталмейстера. Но чтобы не обижать деятельного Волынского, в мае 1736 года конюшенное ведомство было разделено на две части: собственно Конюшенную канцелярию и Придворную конюшенную контору со штатом в 445 человек. Волынский по-прежнему заведовал обширным хозяйством казенных конных заводов, а Куракину досталось распоряжаться царскими конюшнями и выездом в Петербурге, причем обоим учреждениям отпускались немалые деньги — по 50 тысяч рублей в год.

Волынский по-прежнему, вплоть до своей опалы и казни, руководил этим ведомством, хотя и уделял ему в последние годы меньше внимания — у него появились новые, более важные заботы. В 1735 году он по своей генерал-адъютантской должности объявлял именные указы государыни^{247}. В феврале 1735 года Артемия Петровича назначили начальником следственной комиссии о «сибирских делах»^{248}. Главным фигурантом этого дела оказался статский советник и бывший вице-губернатор Сибири Алексей Иванович Жолобов. Почти сразу же после его прибытия в Иркутск в 1731 году стали поступать на него жалобы в Тобольск и Москву. Жолобов жестоко расправлялся с недовольными его правлением — хватал и сажал на цепь; посланным арестовать его офицерам он оказал сопротивление — «обнажил свою шпагу и учинил противность». Каяться он не собирался и в свою очередь обвинил следователей — губернатора А.Л. Плещеева и бригадира А.М. Сухарева — в политическом преступлении. Тогда императрица поручила вести дело Волынскому как человеку решительному и вполне компетентному в губернаторских прегрешениях. Взятый в оборот, Жолобов повинился, что донес на следователей «от одной только своей злобы… и ко отбыванию от следствия», и признался в получении взяток на сумму 12 860 рублей. Но Артемий Петрович и его подчиненные установили, что признание было «неистинное» — только по векселям бывший вице-губернатор перевел жене из Сибири 32 600 рублей, а еще отправил пять драгоценных камней и пять пудов серебра; конфискованные же «пожитки» (меха, камни, золото, парча) были оценены в 32 176 рублей^{249}. Однако и Сухарев оказался не без греха — в октябре 1735 года Волынский доложил о нем императрице и получил указание довести бригадира до суда за взятки и упущение «казенного интереса»^{250}. Результаты работы прежнего следствия и комиссии Волынского с подчиненными ему гвардейскими офицерами отражены в нескольких томах с протоколами допросов, справками и «экстрактами»^{251}. Под тяжестью улик Жолобов признался в злоупотреблениях, а потом совсем не к месту разоткровенничался — рассказал, как в свое время в Курляндии бил в пьяном виде самого Бирона. Следствие выяснило, что вице-губернатор собирал «с народа… лихоимством взятки золотом, серебром и прочим», присваивал часть жалованья казаков, вел с Китаем контрабандную торговлю верблюдами и лошадьми, установил незаконные сборы с крестьян. В отношении ясачных аборигенов он и вовсе не стеснялся — сам драл с них три шкуры и даже сборщиков ясака из местных казаков назначал за взятки; те же компенсировали свои затраты вымогательствами с «инородцев», последние из-за этого не смогли заплатить государству положенных в качестве ясака 8230 соболей.

Кончил Жолобов плохо: 9 июля 1736 года по утвержденному императрицей приговору ему была отсечена голова за то, что «презирая наши указы и присяжную должность, в бытность в Иркутске вице-губернатором злохитросными своими вымыслами чинил многие государственные преступления».

Одновременно с делами этой комиссии Артемий Петрович изложил Анне Иоанновне свое мнение по поводу поданного ей в январе 1735 года проекта «о экономических и промышленных нуждах России», который она велела обсудить в «генеральном собрании» кабинет-министров с участием других высших должностных лиц^{252}. На основе своего губернаторского опыта и практики работы на окраинах Артемий Петрович соглашался с автором проекта насчет необходимости увеличения податей с «инородцев», поскольку многие из них, живя в плодородных местностях и имея значительные стада, весьма богаты, а платят меньше природных русских, тогда как в других государствах «иноверцы платят больше туземцев». Надо только стараться избегать излишнего притеснения царской администрацией этих «простых и легкосердых людей», которые «от тамошних воевод отягчены и от тех офицеров, которые бывают у сборов подушных денег»: «пользуются властно, как бы собственными своими крестьянами» (ему ли не знать!).