Артем Гармаш - [64]

— Свои, свои.

— Что это вы, Лука Остапович, так поздно? Да еще в такую непогодь! О, да вы не одни. — Пропуская в комнату, не узнал сразу Кузнецова. Потом обратился к жене: — Оля, зажги «моргалку». А раньше окна чем-нибудь завесь. Что это за пальба? Не знаете, Лука Остапович?

— Надо бы разузнать, — произнес Шевчук и, когда замигала плошка, выхватив из темени фигуру Романа в пальто и шапке, добавил: — О, да ты уже одет? Вот и кстати. Здравствуйте, Варвара Степановна! Здравствуй, Оленька! Пустите переночевать.

— Милости просим, — пригласила Безуглая. — Не ахти какая горница, ну, а местечко найдется, где спать положить.

— Только мы еще не в полном составе. Придет еще третий. Раздевайся, Василь Иванович. — Затем снова подошел к Роману и вполголоса спросил: — Такое дело, Роман: не сумел бы ты проскочить в Горяновский переулок?

— В партийный комитет? — догадался тот сразу. — А к кому там?

Лука Остапович сказал, что́ передать Тесленко.

— Только ты осторожненько. Может, как-нибудь проходными дворами.

— Вот еще! Буду я по сугробам лазить! Да и вам же экстренно небось надо? Мигом смотаюсь.

Пока Оля хлопотала, устраивая постель для неожиданных гостей, а мать Романа собирала им перекусить — холодная картошка в мундире осталась от ужина, соленые огурцы, — Шевчук с Кузнецовым не успели еще и по второй цигарке закурить, как Роман вернулся.

— Почему один?

— Не знаю. Передал все, что вы велели. Может, он не управился еще, — ответил Роман и подал Кузнецову записку.

В записке Тесленко сообщал, что определенного ничего еще не знает.

«…Но полдела хлопцы как будто сделали. Удалось ли довести дело до конца — неизвестно. Да как бы там ни было, а работы вам этой ночью не будет: не следует добром таким рисковать. Ложитесь, спите. Когда выяснится все, тогда и решим. Но выяснится, должно быть, не скоро: как назло, телефон отказал, — видно, захватили телефонную станцию. Несколько раз пробовал связаться — и все неудача: только назову завод, телефонистка молча вынимает штепсель. Остается живая связь. Жду с минуты на минуту. Как управлюсь, приду. Дорогу знаю: гулял же тогда на свадьбе у крестницы».

— А что там, на улице? — спросил Кузнецов, дочитав записку и передав ее Шевчуку.

— Пусто. Правда — это уже когда назад возвращался, — процокали конные, верно, гайдамаки, по Николаевской. Подков двадцать, пожалуй. Несколько раз стрельнуло где-то там, на Слободке. И вьюга почти перестала. Ну, да и так ох и намело ж! Это нам завтра доведется попотеть… Да еще как!

Ни Кузнецов, ни Шевчук, занятые своими мыслями, не поинтересовались, над чем это придется попотеть и кому именно. Но Роман явно был очень этим озабочен; немного погодя, раздевшись уже и подсев к столу, опять сокрушенно покачал головой:

— Просто стихийное бедствие! Как бы, чего доброго, все наши планы не полетели вверх тормашками.

— Какие же это планы? — тщательно очищая холодную картофелину, спросил не очень внимательно слушавший Шевчук, не столько из любопытства, сколько из вежливости, а может быть, и в благодарность за оказанную только что Романом услугу.

— Да ведь мы завтра — несколько человек нас из литейного — думали заводское кладбище облазить.

— А что вам там? — уже заинтересовавшись, Шевчук поднял глаза на Романа.

И Кузнецов посмотрел внимательно.

Роман ответил, обращаясь больше к Кузнецову, так как для Шевчука то, что он рассказывал, не было новостью:

— Наша дирекция в своем объявлении о закрытии завода на что ссылается? На недостаток чугуна. И на неделю, дескать, едва ли хватит. Вот мы и хотим завтра с цифрами в руках показать на общем собрании, что там, на свалке, нужного лома хоть отбавляй — не на один месяц хватит. Значит, не в этом дело. Не тут собака зарыта!

— Конечно, не тут, — подтвердил Лука Остапович. — Не хотят, чтобы работал завод, вот и все.

— И называется это саботаж, — вставил Кузнецов.

— Не пойму никак, — неожиданно вмешалась Безуглая, — чего бы им не хотеть? Хоть бы и дирекции или хозяевам-пайщикам, и нашим, и заграничным. Неужто от завода только рабочим заработок? Ведь им тоже прибыль набегает.

— После прибылей, что раньше — особливо за время войны, на военных заказах, — они загребали, это уже для них мелочь, медяки, — пояснил Лука Остапович.

— Да, при рабочем контроле придется сократиться им, — добавил Кузнецов. — А рабочий контроль — это только начало…

— Вот именно! И они отлично это понимают. Недаром же тогда, на прошлой неделе, после постановления Совета рабочих депутатов о контроле, уже на другой день директор Росинский и махнул в Киев, в свое главное правление. А оттуда и привез вот…

— Ой, привез! Вот так гостинец рабочим, как раз к рождеству! — перебила Безуглая.

— Толкуют на заводе, будто Росинский хвалился в своей компании, что на правлении даже французский консул присутствовал, — подхватил Роман.

— Вполне возможно, — сказал Шевчук. — Ведь добрая половина акций принадлежит французским буржуям. А консул — это же вроде приказчик ихний. В международном масштабе.

— Говорят, будто он больше всех и настаивал на том, чтобы закрыть завод. Ну, а наши и рады стараться.

— Конечно, — заметил Кузнецов. — Интересы их целиком совпадают — и наших, и иностранных капиталистов. Хотят саботажем разрушить и без того расшатанную войной промышленность, вызвать безработицу, голод. Задушить пролетарскую революцию хотят. Вот и ваша дирекция спешит внести свою лепту в это контрреволюционное дело. Так и понимать надо.