Артем Гармаш - [47]

— Идиот! — К удивлению Грицька, Диденко прямо-таки взбеленился. А когда курьер с неожиданной для него прытью вылетел из кабинета, Павло крикнул вслед ему, хотя тот уже не мог слышать: — Пусть немедленно передаст с тобой материал. Что за разгильдяйство! — Затем к Грицьку, как бы извиняясь за свою несдержанность: — Как видишь, не работа, а трепка нервов. Каждого носом ткни. Своим горбом всю газету тяну.

Грицько обрадовался удобному случаю, даже с места поднялся.

— Слушай, Павло! Удели мне минут пять, и я пойду. Не буду тебе мешать.

— Ну что ты! — заторопился Диденко. — Я сейчас кончу и тогда весь к твоим услугам.

Он стал просматривать гранки. Читал, правил корректуру, но в смысл того, что читал, не мог как следует вникнуть. Собственно говоря, к разговору с Грицьком, к его расспросам об Орисе он уже готов. Это тогда, в коридоре городской думы, впопыхах сболтнув о девушке, он сразу было заколебался: факт, который имел он в виду, был явно недостаточен, чтобы посеять сомнение в сердце Грицька. Нужно как-то умно подать этот факт. Импровизировать Павло тогда не рискнул, поэтому и увильнул от разговора. Но потом, по пути в редакцию (из-за метели всю дорогу они с Грицьком молчали, таким образом времени на размышление было достаточно), Павло неплохо придумал. «Готовый сюжет для новеллы!»

Однако даже и теперь он по возможности оттягивал разговор с Грицьком. Из осторожности. Разве знаешь, как тот отнесется? Не вызовет ли это у него слишком бурную реакцию, такую, что о деловых разговорах с ним уже и думать не придется? А жаль! Перспектива задержать Грицька в городе, зачислив его, как это советовала Ивга Мокроус, на кооперативные курсы, очень уж устраивала Диденко. Нет, конечно, лучше повременить с разговором, разве что после ужина, когда оба слегка захмелеют. Тогда можно будет историю эту подать с юмористической окраской, чтобы не так поразить. Важно хотя бы посеять сомнение. И хватит. А остальное — это уже дело Ивги Семеновны. Ей и карты в руки.

Погрузившись в свои размышления, Павло и не заметил, как дочитал последнюю гранку. Позвал секретаря. Надевая пальто, отдал распоряжения: гранки пусть просмотрит еще и секретарь, так как сам он был очень рассеян сегодня, а Левченко, как только вернется с заседания, пусть тотчас же зайдет с материалами к нему домой. За передовицей прислать часов в двенадцать, не раньше. Ну, и все как будто.

— Пойдем, Грицько!

— Нет, подожди, — хмуро сказал Саранчук. — До каких пор ты будешь водить меня за нос?

— Я тебя… за нос? — насторожился Диденко, но сразу же свел все к шутке: — Это правда, нос у тебя ничего себе! Недаром тебя и женщины любят: есть за что водить. Идем! Идем! — И взял Грицька под руку.

— Нет, давай тут, сейчас! Что ты там начал про Орисю?

Диденко недовольно повел плечами, но ничего другого ему не оставалось. Криво усмехнувшись, сел на диван.

— Вот нетерпение какое! Ну что ж, давай так давай. — Он вынул портсигар, медленно закурил, собираясь с мыслями. И вдруг решительно поднял голову. — Это еще осенью случилось. Вымазали Орисе ворота дегтем.

Это была правда. Собственно, для полной правды, следовало тут же добавить, что жена Кондрата Пожитько вымазала дегтем ворота или стены хаты не только Орисе, но еще другой девушке и одной молодице — в общем, всем участницам драматического кружка ветробалчанской «Просвиты», которым по ходу действия приходилось с ее Кондратом целоваться на сцене. Это даже создало на время довольно-таки напряженное положение с женскими ролями в драматическом кружке. А что уж разговоров и смеху было — так и по сей день!

Но сказать Саранчуку всю правду вовсе не входило в планы Павла.

— Бред какой-то! — после долгого молчания отозвался Грицько. — Ворота дегтем! За что же это?

Диденко иронически хмыкнул.

— Разве ты не знаешь, за что девчатам ворота дегтем мажут?

— Бывает — сдуру, — сказал Грицько, и, как показалось Диденко, таким спокойным тоном, что тот даже растерялся от неожиданности. Ожидал ведь совершенно иного. Нет, тут уж не до юмора!

— Дай бог! — многозначительно произнес Павло. — Что я, враг ей? Думаешь, приятно было мне? Все же не чужие… Почти сестра… Ведь одну грудь сосали… Ты думаешь, легко мне было смотреть, слушать, как втаптывают в грязь ее имя? И из-за кого? Из-за Кондрата Пожитько.

— Чепуха! — вспыхнул Грицько. — Кондрат? Тот рябой? Да он и женатый к тому же. Вздор!

— Но ведь факт. На месте застукали.

— Что-что?

— Да нет, — спохватился Павло, не на шутку перепуганный тоном Саранчука и выражением его лица, — не их. Кондратову жену застукали. С мазницей. И как раз у ворот Катри Гармаш. Так и открылось.

— Что открылось?

Павло предпочел молчать. А Грицько не стал больше допытываться. Он сидел хмурый, молча курил. Вдруг бросил на пол окурок и, вскочив на ноги, прошелся по комнате из угла в угол. Наконец остановился перед Павлом.

— Так вот что я тебе скажу: глупости все это, недоразумение какое-то. Руку даю на отсечение.

— Блажен, кто верует…

— А ты? — И пристально посмотрел на Павла.

— А что мне? — равнодушно повел плечами Диденко. — Какое мне, в конце концов, до всего этого дело?

— А меня как раз интересует именно твое мнение как постороннего человека.