Артем Гармаш - [37]

И вправду, Саранчук, вместо того чтобы пожать ему руку, сказал хмуро:

— Я тоже пойду. Пройдусь немного. Воздухом подышу.

Вышли на улицу. И только высунулись из дверей, метель, как морская волна в шторм, обрушилась на них, чуть не сбила с ног, колючими брызгами ударила в лицо. Диденко что-то крикнул, но в двух шагах нельзя было разобрать слов.

Саранчук глубже, на самые уши, натянул свою солдатскую шапку. И первое, что невольно пришло ему на ум, — Артем Гармаш. «Где он сейчас? Может, орудует уже? Погода как раз для него. А ей-ей, молодчина все-таки! Знает, чего хочет, и знает, что делать! Не то что я: болтаюсь целый день по городу…»

И правда, ну куда он сейчас идет? Да ведь не поговоришь тут, на улице, когда рта нельзя раскрыть — снегом забьет. И чего не дознался сразу тогда? Снова недовольство шевельнулось в сердце, но на этот раз не столько собой, сколько Диденко. Ну конечно! До этого ли ему? У него ж дела государственного значения. Фигура!

Неприязнь к Павлу, которая зародилась еще утром, при первой встрече, и незаметно нарастала потом весь этот день — сперва у Бондаренко, когда Федор Иванович говорил о нем, потом на собрании, — сейчас окрепла и только ждала повода прорваться. Поглядывая на съежившуюся фигуру Диденко, Грицько не без удовольствия думал: «А что ты запоешь завтра (если бы только посчастливилось Артему с хлопцами!), когда узнаешь? Как тебе понравится этот «фитиль»?»

Диденко вдруг повернулся на месте, спиной к ветру, чтобы передохнуть, и крикнул:

— Ох, и погодка ж! Вальпургиева ночь!

— Что, не нравится? — вплотную подступил к нему Грицько. И, обрадовавшись случаю, в самое ухо крикнул ему со злорадством: — Погодка как раз та, что надо!

XIII

Посидев немного с матерью и наскоро перекусив — ведь с самого утра и крошки во рту не было, — Артем ушел из дому. С Тымишем Невкипелым договорился, что пришлет ему сюда напарника, а тот будет наготове.

Первым делом Артем направился на заседание Советов. Он хоть и был уверен, что ничего это заседание не даст, но для верности решил убедиться в этом сам. Тем более что нет нужды сидеть там до самого конца: по началу можно будет и о конце судить. Но уже в вестибюле городской думы, из разговоров в курилке, он узнал об аресте Кузнецова. Чтоб не попасться и самому в ловушку, Артем немедленно же убрался отсюда. И, не теряя больше времени, зашагал по Успенской улице прямо в глухой Калюжный переулок, находящийся вблизи Драгунских казарм, где в маленьком домике у одного из товарищей был назначен сбор боевой группы.

Сейчас, конечно, никого из ребят еще не было. Сам хозяин, Гаврюша Костюк, только-только с поста у казармы, продрогший насквозь, сидел возле печки, прихлебывая чай из кружки.

— Прогреваю себя, — пошутил он, — со всех сторон — и снаружи, и изнутри.

Гаврюшина сестра Поля предложила и Артему чаю. Но он отшутился: его, дескать, пока еще кровь греет, да и некогда. С Полей Артем хорошо был знаком: она часто заходила к Тане Бондаренко, с которой вместе работала на табачной фабрике, и поэтому без лишних церемоний попросил оставить их с Гаврюшей одних и, только когда она уже вышла, рассказал Гаврюше, что задумал на целый час раньше начать операцию.

— Поскорее допивай свой чай, да и бегом к Валдису. А сам я к Рябошапке на Слободку сейчас смотаюсь.

Гаврюша полностью согласился с Артемом: конечно, пропустить такую погодку было бы непростительной глупостью. Правда, гайдамаки тоже сделали поправку на темень и непогоду — вместо одного по двое часовых сейчас стоят у ворот. Значит, придется удвоить число бойцов, выделенных против этих часовых. Как же иначе!

Артем уже по Гаврюшиным глазам видел, к чему тот ведет. Однако и на этот раз вынужден был отказать ему. На такое дело надобно людей посильней. Да и потом — где еще отыщешь другие такие золотые руки для подвальных замков? (Лучшего слесаря, чем Гаврюша, во всей боевой группе не было.) Напомнил ему, чтобы не забыл захватить свои «причиндалы», на что Гаврюша, огорченный, но вместе с тем польщенный высокой оценкой своего мастерства, отвечал с усмешкой:

— На черта мне эти причиндалы! Самый мудреный замок я пальцем отомкну. Недаром же по материнской линии я родом из тех самых туляков, из которых и Левша был, тот, что стальную блоху подковал.

— Смотри мне, смотри! Подведи только нас! Я тебя тогда подкую! На все четыре!

Докурив папиросу, Артем собрался уже было идти, как вдруг на пороге появился старый Костюк. Рассказал новость. Возвращался он сейчас с работы, из паровозного депо. А на вокзале артиллеристы из проходящего эшелона схватились с гайдамаками. То ли жандарма, то ли городового опознал кто-то среди полуботьковцев. С этого и началось. Такой шум подняли — дым коромыслом! Затащили к себе в вагон — и никакая сила: «Поедет с нами на фронт».

— Ну, и чем же кончилось? — спросил Артем.

— Не дождался конца, — ответил старик. — А чем может кончиться? Ничем. Они и сами не доедут ни до какого фронта. Какой теперь фронт, раз Ленин мир объявил?

Но Артема занимало не то, доедут или не доедут они до фронта. Его занимало другое: эшелон тот сейчас на станции или уже ушел?