Артем Гармаш - [215]

В черном проеме виднелась лесенка, по которой Артем и должен был спуститься, а потом узким лазом пробраться в самое подземелье.

— Только с огнем поосторожнее, — предостерег Серега товарища. — Потому как во время эвакуации завода удалось «урвать» пудиков с десять взрывчатки. В нише над входом найдешь фонарик. Ежели еще батарейка не села…

А сам он останется наверху. Будет смотреть в оба, чтобы в случае опасности и себе моментально юркнуть сюда же. А пока нужно запастись водой, харчем да и на плечи раздобыть чего-нибудь. Ревматизм нажить кому охота!

Пробравшись узеньким лазом в подземелье, Артем прежде всего нашарил в нише над входом электрический фонарик и присветил. Батарейка действительно едва дышала. Но и этого слабенького света было достаточно, чтобы Артем смог оглядеться, где же он находится. Небольшой угол подвала с низкими сводами являлся, видимо, частью целого подвала и был отгорожен от него крепкой кирпичной стеной. На каменных плитах пола с одной стороны под стеной были сложены ящики с пироксилиновыми шашками — как сапер, Артем по упаковке сразу определил это, — в других ящиках были запалы для ручных гранат. Возле противоположной стены лежала на двух низеньких козликах снятая с петель половина филенчатых дверей, что служила топчаном.

Артем сел на топчан, вынул из-за пояса «вальтер», снятый тогда с немецкого офицера, и положил рядом, чтоб был под рукой. Решив не разряжать до конца батарейку, погасил фонарик. И сразу же, как только могильная темнота поглотила его, в воображении возникло искаженное мукой Тымишево лицо, все в синяках и ссадинах, глянувшее на него выпученными, неживыми глазами тогда, при мерцающем свете спрятанной в пригоршне зажигалки.

Тогда, под виселицей, при хлопцах Артем сдержался, да и некогда было горевать, нужно было как можно скорее управиться с погребением. Сейчас, в одиночестве, ничто не мешало ему и ничто не сдерживало. Он охватил голову руками и застонал от нестерпимой боли.

XI

После разговора с Романом Смирнов немного успокоился.

Думал об Артеме. В этих неожиданно сложившихся для него необычных обстоятельствах тяжко переживающий смерть друга Гармаш не мог, конечно, много раздумывать о страшных последствиях их ночной операции для славгородцев. И его мысли, очевидно, уже были там, в родном селе, куда он должен был понести горькую весть о казни Тымиша его матери и жене и его боевым товарищам — партизанам. Ведь, ясное дело, не торговать на базар ехал Невкипелый со своим напарником, а, видимо, по важному для партизан и, может, безотлагательному делу. Но почему именно сюда, ломал себе голову Смирнов, почему минуя Князевку и партизанский штаб? Правда, в Славгород им проще добраться по железной дороге, ромодановским поездом. Но только вряд ли это было единственной причиной. Видимо, зональный штаб не стал еще для них авторитетной инстанцией — уж очень на то похоже!

Смирнов теперь терзался, думая о том, что из всех районов своей зоны именно этой части Славгородского уезда уделял меньше внимания, полагаясь — и, должно быть, больше чем следовало, — на Гудзия, члена зонального штаба от партии украинских левых эсеров. Уроженец тех мест, он их хорошо знал, а поскольку непосредственно участвовал в организации подполья, будучи тогда военным комиссаром уездного ревкома, то хорошо знал и людей, оставленных как костяк будущих партизанских отрядов. Все это так. Но не следовало, конечно, отдавать, как говорила острая на язык Мирослава Супрун, «на откуп» Гудзию те едва ли не наиболее перспективные лесные волости: Глубокодолинскую, Рокитянскую, Ветробалчанскую, которые к тому же граничили с такими же лесными волостями соседнего уезда другой зоны, в междуречье Псла и Сулы. Вернувшись в Князевку, нужно будет немедленно заняться этим делом. А к тому времени и Гармаш будет в Князевке, — хлопец он остроглазый, пытливый, присмотрится, что там к чему, расскажет. Жаль только, что выбрался он так поспешно, и без мандата и даже без единого адреса. Ну да в свои места едет, к своим людям — сориентируется.

На этом Смирнов и оставил мысли об Артеме, нужно были решить, что ему самому сейчас делать.

Об отъезде из города сегодня нечего было и думать. Теперь ни в бричку, ни тем более в вагон нельзя было брать с собой тот опасный багаж — чемодан со взрывчаткой и детонаторами. Нужно найти иной способ. А на это потребуется время. Кроме того, в зависимости от характера неминуемых репрессий немецкой администрации, партийный комитет вынужден будет как-то реагировать на репрессии. Поэтому и его присутствие, как члена комитета, в Славгороде сейчас просто необходимо. Роман сообщит Шевчуку, что он не выехал из города. А где его искать в случае необходимости, Роман тоже знает: на Дворянской, два.

Но возвратился сюда Смирнов только часа в два, после того, как узнал, что уже снято запрещение на выезд из города. Да еще полчаса дал Компанийцу на сборы в дорогу — не хотел встречаться с ним. Ведь снова пришлось бы придумывать какую-то новую причину своей задержки в городе. А тот, как назло, еще с вечера сам не свой, да и ночью плохо спал. А невыспавшийся, как и всегда в таком состоянии, Компаниец был теперь просто невозможен — подозрителен и придирчив. А тут еще история с Гармашем, неудачная попытка устроить его кучером. И чего этот Влас не в свое дело сунулся? Все было бы в порядке. Ничего и не знал бы Компаниец, даже о самом существовании Гармаша. А вот теперь выкручивайся. И, наверно, неспроста с самого утра не раз заводил разговор о нем и называл не иначе как «ваш протеже». Уж не закралось ли подозрение!