Арсенал ножей - [7]

Я смотрела, как солдаты вставляют свежие магазины. У них были карабины, как у меня в учебке: крепкое оружие всего из нескольких частей, главное достоинство — надежность и простота в обращении.

В камере за моей спиной кашлянул военный капеллан.

— Если хотите облегчить душу, сейчас, мне кажется, самое время.

Я отвлеклась от созерцания своих будущих палачей:

— Нет, спасибо.

Преподобный Томас Бервик был тучен и круглолиц, с большими добрыми карими глазами. Он носил черное церковное облачение и держал на коленях толстую, переплетенную в кожу святую книгу.

— У вас не будет другой возможности исповедаться, — сказал он, — и примириться со своими богами.

Мои кулаки сами собой сжались.

— Зачем? Облегчить совесть тех, кто меня приговорил?

Он сочувственно слабо улыбнулся и развел руками:

— Нет, дочь моя. Ради своей души.

Души? Я бы расхохоталась, будь у меня на это силы.

— Вы видели, как умирают люди, падре? И не здесь, — я мотнула головой в сторону окна, — где это сравнительно быстро и чисто. А на поле боя, где их в скользкие клочья разносит артиллерийским снарядом и остается только вонючее месиво крови, дерьма и хрящей? Или в столкновении флотов, когда пробита герметизация и в оставшемся без атмосферы отсеке в легких вскипает кровь? Или когда наступят на мину, ноги отрывает по пояс, а кишки вываливаются в пыль? И умирают они не быстро и уж наверняка не спокойно.

У капеллана дернулся кадык — словно он проглотил отвращение.

— Нет, не могу сказать, чтобы видел.

— Ну а я там была. — Я понизила голос. — Я видела, как мужчины и женщины умирают такой жестокой и страшной смертью, какую вам и близко не вообразить. И вот что я вам скажу: не заметила в них ничего, кроме мяса, крови и жил. — Я постучала себя пальцем по виску. — Мы живем здесь, под костяной шапочкой, и только. Аварийного выхода на небеса не предусмотрено. Когда череп пробит пулей, бессмертная душа не выпрыгивает изо рта. — Я сердито передернула плечами и отвернулась к окну. — Кто мертв, тот мертв. Никакого бессмертия, никакого мистического белого света, просто темнота, забвение и вечность небытия.

Бервик помолчал, а потом произнес:

— Весьма безрадостная точка зрения.

Я мотнула головой. Солдаты внизу вставали по местам.

— Не в точке зрения дело, падре. А что до «безрадостной», так меня сейчас пристрелят, поэтому вы уж меня извините за недостаток обычной бодрости.

Далеко за тюремной стеной обозначилась черная точка. Она быстро скользнула на фоне рассветной полосы, чуть не задевая гребни холмов, которые в последние шесть месяцев ограничивали мой горизонт. Пару секунд я следила за ней, а потом потеряла из вида, когда она опустилась ниже уровня стены.

Я услышала, как проскребли по полу ножки стула, — капеллан тяжело поднялся.

— Осталось всего несколько минут, — отдуваясь, заговорил он. — За вами скоро придут. Не хотите сказать последнее слово? Передать через меня прощальное утешение друзьям или родным?

Мой взгляд был обращен на собственные руки.

— Скажите им, что я выполняла приказ. Скажите им, что я уважала военную дисциплину. И что в конечном счете я поступила так, как сочла за лучшее.

— Вы верите, что поступили правильно?

Мне вспомнились шесть тяжелых крейсеров класса «хищник», стреловидным построением входящих в атмосферу Пелапатарна и сметающих все на его единственном континенте. Я представила, как распускаются над джунглями взрывы их термоядерных боеголовок, как разгорается пожар, на много месяцев задушивший планету, и еще представила разбитые корабли на орбите, и дотлевающие древесные стволы, и обгорелые туши животных на грунте. Я представила ужас солдат обеих сторон при виде той бомбардировки — сплошной завесы атомного пламени, надвигающейся на них над деревьями, когда некуда бежать, негде укрыться. Оценили они принесенную ими жертву за те мгновения, прежде чем испариться в огне? Могли они понять, что их гибель означает немедленный конец войны, — и, если могли, нашли ли силы простить меня?

— Нет. — Мой голос охрип. — Я не то сказала. Я сказала в точности: «Поступила так, как сочла за лучшее». Тут важное различие…

— Да, я понял.

— Вы им передадите? — оглянулась я на него.

— Дословно.

— Спасибо.

Я снова повернулась к окну. Мое внимание привлек флайер — та черная точка, замеченная мной минуту назад. — Он поднялся над тюремной стеной, на миг завис в воздухе и опустился на плац.

— Ах, — проговорил Бервик сквозь визг его двигателей, — кажется, у нас посетители.

Он вытянул шею, заглядывая мне через плечо:

— Флайер, похоже, флотский. Вы кого-то ждете?

— Как знать? — равнодушно хмыкнула я.

После моего возвращения в Конгломерат для суда прежние наниматели совершенно не рвались со мной общаться.

Я отошла к деревянному столу, налила стакан застоявшейся воды из керамического кувшина и стала пить.

— Столько разных людей хотели бы видеть меня мертвой, и адмиралтейство среди них не последнее.

— Думаете, они явились посмотреть? — изумился капеллан.

— Стервятники слетаются.

Я поставила стакан на стол и одернула подол грубой тюремной блузы. Пригладила зачесанные назад волосы и поправила воротничок. Мне не разрешили выйти на казнь во флотском мундире, но это не значило, что мне нельзя достойно выглядеть. Если мерзавцы из адмиралтейства прибыли полюбоваться моей последней минутой, я готова. Я собиралась выйти из камеры, высоко держа голову, с прямой спиной и посланные в меня пули встретить с достоинством, лишив всех удовольствия увидеть меня сломленной и униженной. И если они надеялись на последние мольбы и оправдания, их ждет большое разочарование.