Аромат теней - [74]

— По крайней мере ты знал, что выбираешь, — произнесла я, переворачивая страницу. Молния пронеслась по листам. Похоже на книжку с оживающими рисунками! Книга задрожала у меня в руках, и слова, рисунки, пузыри диалога — все растворилось в раскатах грома. Я видела, как на Страйксра обрушилась та же сила, что совсем недавно ворвалась и меня, она бросила его на колени и превратила в беспомощного просителя. Остальные звездные знаки плотным кольцом окружили его — их тела были изображены сверху, чтобы было видно, что они создали символ его звездного знака, и в центре этого символа оказался Страйкер. Книга превратилась в экран, на котором возникали и исчезали изображения, и только яркая звезда Страйкера в центре страницы оставалась неподвижной.

Послышался такой громкий треск, что я едва не выронила книгу. Небо раскололи две огненные полоски, и раздался крик, такой ужасный и свирепый, какого мне никогда не приходилось слышать.

— Нет! — услышала я ответный возглас Уоррена. Символ оказался разбит, его яркие концы — другие агенты Света — поворачивались лицом наружу, к вторгнувшемуся красному свету. Я не могла за всем уследить — события начали развиваться слишком хаотично и смешанно, — я словно тоже была захвачена смятением. Над моей головой раздавались удары, звучали слова, которых я никогда не слышала раньше… крики, которые мне не хотелось слышать. Время от времени действие замедлялось, как будто лента застревала в головке, и возникало четкое изображение — напоминание о традиционном комиксе; оно обжигало мне роговицу и тут же исчезало, захваченное хаосом.

Я видела, как Уоррен убил человека с помощью веревки и кулаков.

Я видела, как Майках своими руками хирурга срезал сначала скальп, а потом лицо нападавшему,

И я с огромным изумлением, с недоверием, переходящим в оцепенение, увидела того, кто напал на меня, когда я была девочкой-подростком. Над ним в воздухе висело написанное большими буквами имя — ХОАКИН, а дальше РЫБОЛОВ ТЕНИ. Но вот надпись треснула, разлетелась обломками и исчезла за краем страницы.

— Хоакин, — сказала я вслух. Я узнала его. Узнала печать смерти на его лбу.

И, перевернув страницу, я поняла, что он убьет Страйкера.

А вот и он. Великолепный, беспомощный и неподвижный в центре этого водоворота, его голова зажата между широкими ладонями Хоакина. Рыболов Тени потянул, и я с ужасом увидела, как вытягиваются сухожилия на горле Страйкера, напрягаются, из его рта вырывается крик. И вот каким-то медлительным движением его плоть поддается. Из дыры и горле вырывается ужасный хрип, и голова с хрустом отрывается от тела. Свет в центре страницы, мигнув, гаснет. Больше его пет. Красные огни растворяются и неожиданно тоже исчезают. Воинские выкрики затихают, слышен только один голос.

Женщина, одетая в такое же одеяние, как Страйкер, с воплем бросилась вперед, подняла голову Страйкера — только голову — и прижала к груди. Склонилась к ней и с плачем начала гладить волосы. Я заметила удивительное сходство сквозь слезы и тонкие линии морщин на ее лице.

Наше происхождение идет по материнской линии.

— Боже. — Не в силах дольше выносить эту сцену, я перевернула страницу.

Женщина по-прежнему здесь, но она стоит, сжав кулаки, глаза ее горят, одежда вымазана кровью сына. «Среди нас есть предатель», — говорит она отчаянным голосом.

«Ужас, — подумала я, захлопывая книгу. — И это комикс Света?»

А кто же те, с кем я должна бороться? Те, что выскакивают ниоткуда и срывают головы с плеч? Головы супергероев?

— П-п-простите. — Я вздрогнула от неожиданности. Девушка смотрела на меня широко раскрытыми глазами, с бледным лицом, у ног ее валялись снимки. Она с трудом глотнула, и мне стало любопытно, как давно она здесь стоит. — В-вот п-первые. Я подумала, они вам нужны немедленно.

Я попыталась улыбнуться ей. Она сделала шаг назад, и я не могу ее винить. Я подобрала снимки.

— Заканчивайте.

Она убежала в мастерскую, вся се подростковая дерзость исчезла. Я снова села, гадая, как все это объяснить, и попыталась справиться с дыханием. И хорошо сделала, потому: что один взгляд на эти снимки снова вызвал у меня невольный крик.

Фотографии не вспыхивали. Они не расплывались, не сверкали, не горели, не отбрасывали лучи света с бумаги, на которой были напечатаны. Мой глаз фотографа видел десятки возможностей улучшения композиции, но усовершенствовать мгновение невозможно. Я поднесла верхний снимок к лицу, не в силах сдержать дрожь рук, принялась разглядывать плоское захватывающее сердце изображение.

Я знала своего мужчину.

Я знала, как расположиться в предрассветных сумерках, чтобы максимально использовать естественное освещение и не пользоваться вспышкой. Я знала каждую черточку этого лица. Знала длину и ширину кончиков его пальцев, и то, как они гладят мои. Я знала, какого цвета его глаза по утрам, знала, как сон усиливает интенсивность их цвета.

И я знала — в тот момент, когда был сделан снимок, — что Бен Трейна думает обо мне.

Это было перед самым восходом, и рассвет прекрасно очерчивал его лицо. Улыбка таинственная, слишком легкая, чтобы морщинилась кожа в уголках глаз, как мне нравилось.