Аромат теней - [67]

— Давно ты следишь за мной?

— Только сегодня. Ну, вчера тоже. Мне почему-то казалось, что ты нуждаешься в защите, но, вероятно, это просто мое чувство вины. — Он рассмеялся, но горько, а не весело. — Я собирался помочь тебе с этими парнями, но ты как будто сама справилась. Тебе, должно быть, постоянно приходится отбиваться.

Да, я о них позаботилась. Я посмотрела на свою обувь, кусочки цемента прилипли к яркой красной коже, и почувствовала, как оживает мое собственное сознание вины. — Тебе что-нибудь нужно, Бен?

— Я… да, пожалуй. — Он пошарил во внутреннем кармане куртки. — Что ты можешь рассказать об этом снимке?

Я поняла, что он собирается мне показать, еще до того, как он достал фото. Снимок со вспышкой, должно быть, сделан в ют вечер, когда Аякс напал на меня в «Валгалле». Я узнала костюм, мешком висящий на его теле. Это я ранила его в плечо: сейчас у него на шее повязка. Дьявол, я через фото чувствую его зловоние.

Я с трудом глотнула и вернула снимок.

— Ужасное освещение. Но по крайней мере у него не лежит подбородок на кулаке. Терпеть не могу такую позу.

— Это полицейская съемка со вспышкой, — сказал Бен сквозь стиснутые зубы. — Ты никогда раньше не встречала этого парня? Уверена, что не знаешь его?

— О боже! — воскликнула я в притворной тревоге. — Неужели это парень из реалити-шоу о свиданиях вслепую.

Все-таки я не должна была давать им свой номер.

— Неважно, — буркнул он, и я практически увидела, как он гаснет. После долгого молчания он произнес: — Сейчас это, вероятно, не имеет значения, но как насчет того вечера? Ты что-нибудь помнишь… что угодно?

— Я… м-м-м… я все еще пытаюсь с этим справиться. — Я отвернулась, словно совсем не хотела об этом говорить — и я действительно не хотела, — новсе же успела заметить, как раздраженно дернулись его губы. Бен никогда раньше так не смотрел на меня. Словно испытывает отвращение. Словно я слабая.

Потом он тяжело вздохнул… и это мне совсем не понравилось.

— Послушай, Трейна, не обижайся и не теряй терпения, ладно, — заявила я высоким от негодования голосом. — У меня случилась потеря памяти. Я многое не могу вспомнить.

— Прости, конечно. — Его лицо смягчилось. — Но если хоть что-нибудь вспомнишь о Джо, о том вечере, обо всем… позвони, хорошо?

Я кивнула — солгала молча.

— Не знаю… — начал он, потом после паузы продолжил: — Не знаю, рассказывала ли она тебе о нашем свидании и была ли у нее возможность…

Он с трудом глотнул, и я видела, как напряженно работает его горло. Горло, которое я целовала, в которое тыкалась носом неделей раньше. Я не забыла еще запах и вкус этого горла и неожиданно поняла, что он собирается мне сказать:

— Оливия, прости, что роюсь в прошлом, но я уже давно хотел…

Я покачала головой, всколыхнулась копна светлых волос.

— Бен…

— Пожалуйста, позволь мне сделать это. Я должен был сказать это Джоанне, но не решился, а сейчас… — Он замолчал, и лицо его перекосилось.

Я кивнула, прикусила губу и приготовилась к душераздирающей речи.

— Мне жаль.

Искренне удивленная, я отступила.

— Жаль чего?

— Жаль, что оказался слишком слаб. Что не был рядом с твоей сестрой, когда она во мне нуждалась. Я причинил боль вам обеим.

Слезы заполнили мои глаза.

— Она никогда не винила тебя, Бен.

— Знаю. Я ненавижу себя за нас обоих. — Он провел рукой по волосам, отчего они встопорщились беспорядочными клочьями. — Боже, я боялся, что она закончит, как моя мать, просто оболочка, которая когда-то была живой, сильной и прекрасной, если бы не человек, который смог изменить ее, опустошить.

Бен никогда не говорил о своих родителях. Я была так удивлена, что он делает это теперь — и при Оливии, — что промолчала.

— Знаешь, он считал, что это моя вина. Он бросил мне в лицо: вот что происходит, когда мужчина не может позаботиться о своей женщине, и я уверен: он хотел этим причинить мне боль. Не здесь, а здесь. — И он показал сначала на свою голову, потом на сердце.

— Твой отец был ослом, Бен.

Мне было все равно, так ли поступила бы Оливия. Просто это то, что он должен знать.

— Конечно. — Он кивнул. — Но эти слова остались со мной. Я позволил им мучить меня, так же, как мать позволила, чтобы его речи уничтожили ее, и я потерял возможность узнать, кем стала Джоанна — потерял целых проклятых десять лет… — просто вспоминал ее такой, какой она была.

— Ты был молод.

Слеза скользнула по моей щеке, и я стерла ее, надеясь, что он не заметил.

— Она была еще моложе, — яростно ответил он. — И ты тоже.

— То, что произошло той ночью, сделало нас такими, какие мы сегодня. — Я попыталась успокоить его. — И Джо… Джо нравилось, какая она.

— Мне тоже нравилось.

Он замолчал, но от него исходило такое горе, окрашенное чувством вины и яростью, что я поняла: это комбинация, сырая и маслянистая, со временем сожрет его живьем.

— Бен, пожалуйста. — Я подошла ближе. — Ты должен отпустить ее.

— Она не для того снова пришла в мою жизнь в одиннадцатом часу, только чтобы я убедился, как мне ее не хватает!

Слова вырвались с такой яростью, словно давно ждали на кончике языка возможности взорваться.

— Ш-ш-ш. — «Боже», — подумала я, подходя еще ближе. — Все в порядке, Бен, все хорошо.