Аромат теней - [45]

— Ты слышал? Пришел первый знак. — Уоррен обратился к другому человеку. — Она это сделает. Она присоединяется к нам.

Тот кивнул. Этот человек рослый, мощный, но не такой жесткий, каким был Батч. «Больше похож на Санта Клауса, — подумала я, — если бы Санта жил в Вегасе».

— Это наш свидетель из Совета армии. Он здесь, чтобы удостоверить, что ты присоединяешься к нам по доброй воле и тебя ничем не соблазняли, — объяснил мне Уоррен.

Я тупо посмотрела на него.

— Ты ведь шутишь?

— Ну, я имею в виду, что я не оказывал на тебя давления. — Он смущенно улыбнулся. — Я не выкручивал тебе руки, не бил тебя, ничего не вколол, верно?

— Конечно, нет. — Я повернулась ко второму. — Он этого не делал.

— Достаточно для тебя? — нетерпеливо спросил Уоррен. Тот кивнул и встал. Ага, вот и разница между ним и Сантой. Этот почти семи футов ростом.

— Да, я совершенно забыл о приличиях. Майках, это Джоанна. Джоанна, Майках, — продолжал суетиться Уоррен.

Конечно, у него не могло быть нормального имени, такого как Боб или Джо.

— Приятно познакомиться, — сказала я, протягивая руку. Гигант Майках наконец заговорил:

— Надеюсь, очнувшись, ты будешь себя чувствовать так же.

— Очнувшись?

Удар нанесли со стороны, и он пришелся мне в шею. Ноги у меня подогнулись, глаза закатились, я увидела над собой Майкаха со стальной дубинкой в руке. У меня было несколько секунд, чтобы подумать, что он гораздо сильней, чем выглядит, прежде чем Уоррен подхватил меня на руки и прижал губы к моему уху.

— Помни, — услышала я его слова, — мы все становимся такими, каковы есть, чтобы выжить.

Затем его голос, его образ, его запах — вес это было сметено волной беспамятства и милосердно отупляющей боли.

10

Видения человека в беспамятстве и во сне неодинаковы. В беспамятстве они похожи на роман Брэдбери, на ярмарку со зловещими предзнаменованиями и страшными существами, подкарауливающими твою душу. Сны же мои были неясными, переходящими друг в друга, несущими обрывки разговоров, которых у меня никогда не было, лица и сцены, которые я никогда не видела.

Я слышала чей-то настойчивый голос.

Левее. Как на снимке. Все должно быть безупречно.

Надо мной склонилось лицо в маске, глаза сосредоточенные и задумчивые; лицо отодвинулось, и снова загорелся ослепительный флуоресцентный свет.

Она будет выглядеть прекрасно.

Не менее тревожными были реальные эпизоды, в которых были новые комбинации образов и обстановки, как фильм ужасов с несколькими альтернативными финалами.

Оливия смотрела на меня со своего смертного одра на земле в девяти этажах подо мной. Кожа ее стала мертвенно белой, а вся кровь вылилась вокруг разбитого тела и образовала лужу в форме сердца. Широко раскрыв глаза, умоляюще глядя на меня, она задавала вопрос, на который я нe могла ответить.

Почему я умерла? Я пыталась дотянуться до нее, но меня уносило в сторону, и ее прощальные слова звучали у меня в ушах: Почему я умерла?

Сверху меня подхватил Ксавье. Стальной хваткой держал он меня за руки, и я как ни билась, не могла отстраниться от него. Он тащил меня к себе, широко раскрывая рот, чтобы проглотить. Зоя бросила и тебя.

Потом я бежала, сражаясь за каждый вдох, бежала по темной ночной пустыне. Чувствовала, как колючки перекати-поля впиваются в ноги, натыкалась на камни, едва уходя от невидимого быстрого преследователя. Он — это был он — ничего не говорил. Но голос его вторгался в мое сознание другими путями, он проникал в меня, походил на змеиное шипение и треск погремушек на хвосте, гадюки. Мне следовало убить тебя в первый раз…

Я пришла в себя рывком, тяжело дыша. В комнате было сумрачно, хотя не совсем темно, и сквозь длинные щели в оконных ставнях пробивается дневной свет. Я увидела угловатую фигуру в углу комнаты, и рот мой дернулся. «Уоррен, — оцепенело подумала я. — Я его прикончу».

— Знаешь, ты не забавен, — сказала я, заставив его вздрогнуть. Он выпрямился в кресле, потер глаза и с хрустом потянулся. — Ты считаешь себя забавным, но это не так.

Вставая, он буркнул:

— Не нужно ненавидеть.

— Уже поздно. — Широко зевнув, я попыталась поднять руку, чтобы тоже потереть глаза, но рука оказалась слишком тяжелой, слишком далекой от лица, слишком много нужно усилий, чтобы завершить движение. Имея в прошлом сомнительное удовольствие долгого пребывания в больничной палате, я сразу поняла, что моя летаргия вызвана химически, вероятно, каким-то болеутоляющим. Вопрос в том, зачем мне его давали?

— Что я здесь делаю?

— Приходишь в себя, — ответил Уоррен, подходя ко мне. — И прячешься,

— Меня ищут? — Сердце у меня забилось, — Ты снова чувствуешь мой запах?

— Ш-ш-ш, не волнуйся. Ты в карантине. Никто снаружи не в состоянии ощутить твои феромоны. Как будто… как будто ты не существуешь.

Я осторожно принюхалась. Уловила только больничные запахи: лекарства, антисептические средства и чистоту того типа, что прогоняет не только вонь, но и аромат.

— Ничего нет. Я вообще не чувствую своего запаха.

— Я чувствую. — Он улыбнулся, садясь на мою кровать. Длинный плащ, в котором он казался обезумевшим ковбоем, он снял, и. теперь на нем была простая футболка цвета хаки и рабочий халат, волосы были зачесаны назад. Каждый раз, как я его вижу, он выглядит все более респектабельным. Это страшно.