Аромат теней - [40]

Похоже, Бен занимался воспоминаниями. В сером свете, пробивавшемся сквозь большое окно, я заметила пустую бутылку «короны» на кофейном столике и пустой стакан, от которого еще пахло дрожжами и — я вдохнула достаточно глубоко — ртом Бена. А рядом открытый фотоальбом; я обошла стол и наклонила голову, чтобы лучше видеть.

Двенадцать снимков занимали две страницы раскрытого альбома. Сделаны они были в разное время и в разных местах, разными фотоаппаратами, включая тот, который Бен подарил мне на пятнадцатый день рождения. С него началась моя страсть к фотографированию. Первый снимок, сделанный этим аппаратом, лежал теперь передо мной — застывшее мгновение, девочка, какой была я когда-то.

— Я знала, что ты здесь, — прошептала я ей.

Из остальных только один привлек мое внимание, и я достала его из кармана альбома, взяла в дрожащие руки и подошла к окну, где было светлей. Снимок был сделан той же камерой, хотя на нем были три женщины, а не одна. Три женщины по фамилии Арчер.

Оливия совсем подросток, она ослепительно улыбается, и щеки ее еще по-детски пухлые, хотя уже видно, какой

Женщиной она скоро станет. Я — рядом с Оливией, и моя внешность резко контрастирует с той, что я увидела в зеркале сегодня чуть раньше. Но я обратила все внимание на третью женщину, глядящую на меня, щурясь от солнечного света.

Зоя Арчер была чем-то средним между Оливией и мной. Ямочки и улыбки — это Оливия; напряженное выражение — я. Широкая легкая улыбка — Оливия. Внимательность, граничащая с паранойей, — я. Однако рыжие волосы принадлежали только ей, и солнце золотом сверкало на ее прядях, а веснушки, усеивавшие нос, придавали ей озорной вид. Несмотря на жесткость во взгляде.

Я отодвинула фото от себя, стараясь изучить его объективно. Через год на снимке были бы три совершенно иные женщины. Оливия была бы решительной невинностью и силой, которая просвечивала бы сквозь ее красоту. Моя физическая сила расцвела бы, порожденная фатальной слабостью.

«А моя мать? Зои Арчер совсем не было бы на снимке», — сухо подумала я. Она исчезла до того, как зима вновь распростерла свои холодные пальцы над долиной.

— У меня к тебе столько вопросов, — прошептала я, обводя пальцем очертания лица Зои. — Где бы ты ми была.

Я ненадолго задумалась. Моя мать жива, здорова, и кто-то знает, где она находится. Но она не позаботилась связаться с Оливией или со мной, и это сидело у меня внутри, как комок кислоты. Я выронила снимок — пусть и воспоминания уйдут с ним — и отправилась в спальню на поиски Бена.

Один предмет в спальне Бена прежде всего бросался в глаза — сама кровать, огромного размера чудовище с обитыми кожей спинками красного дерева, с пуховым одеялом шоколадного цвета, отчего вся кровать казалась накрытой слоем облаков. И на ней в этот час глубочайшей ночи спал мужчина, которого я любила. Я подошла к кровати и посмотрела на его лицо, думая, как лучше его разбудить. Меньше всего нам обоим нужно, чтобы я возвышалась над ним, когда он откроет глаза.

Поэтому я склонилась к нему, глубоко вдыхая запах спящего мужчины, и протянула руку. Но остановилась, увидев в лунном свете свои пальцы. Вспомнила, чего касались эти пальцы сегодня вечером. Ятагана. Тела мертвеца. Оливии. Мысль заставила меня ахнуть, отдернуть руку и встать одним стремительным движением. Бен даже не пошевелился.

Словно ты не существуешь.

Я не могла разбудить его — в том виде, в каком я сейчас. Мне не хотелось испачкать остальное своими прикосновениями, поэтому я попятилась, думая, буду ли когда-нибудь снова чистой. Кожа моя зудела от этого вопроса. Если бы я могла ее убрать, снять с плоти и костей, я бы это сделала. Вместо этого я решила принять душ.

Я долго стояла под душем, закрыв глаза, позволяя горячей воде обжигать кожу. Вода изгоняла мысли из головы, звук крика Оливии из ушей, смывала грязь, которую я не видела, не обоняла, но которая и сейчас просачивалась ко мне в душу. Я покачала головой, отказываясь вообще думать. Мышцы расслабились, кожа покраснела, но я продолжала стоять под горячей водой в паре, не желая двигаться. Никогда больше.

Мне казалось, я слишком устала, чтобы полностью расслабиться, что слишком ощутимо присутствие в соседней комнате Бена и неуклонное приближение рассвета, но я недооценила свою усталость. Каким-то образом я умудрилась забыться, стоя под душем, прислонившись к плиткам стены, как выброшенная на берег рыба, ожидающая прихода новой волны.

И пришла в себя от ощущения рук на своей обнаженной талии и негромкого вздоха у самого уха. Мурашки побежали у меня по спине, груди и шее, и мне не нужно было обоняние, чтобы понять, что это Бен.

— Джо-Джо, — сказал он, легко целуя меня в мочку; руки его переместились на мои груди, он прижался ко мне сзади. Я напряглась, сознавая каким-то краем сознания, что мне нельзя это делать. Я не могу. Не сегодня.

— Подожди, — попросила я, полуоборачиваясь к нему и стараясь не смотреть ему в глаза. — Мы не можем.

Бен ласково улыбнулся, принимая мою реакцию за простую сдержанность. А почему бы и нет? Он ведь понятия не имеет, какой у меня был вечер. Знает только, что несколько часов назад мы чуть не забрались друг к другу в шкуру, а теперь я приняла его приглашение и даже пошла под душ.