Аромат теней - [27]

— Хочешь, я посмотрю? — Он протянул руку.

Я колебалась без причины, хотя причина мне и не нужна. Я не знаю Батча, но есть в нем какая-то скрытая энергия, что-то такое, что мне не нравится. Нож все еще лежит на кофейном подносе, достаточно близко, чтобы его видеть, но на таком расстоянии он полезен, как нож для масла. Но у меня есть нож в сапоге, и я достаточно уверенно предоставила руку для осмотра. Если в Батче есть что-то опасное, не хочу, чтобы он находился рядом с Оливией, и лучше мне об этом узнать поскорей.

Он осторожно взял мое запястье, глядя на царапины почти с клиническим интересом, мясистое лицо было озабочено. Я слегка расслабилась. Но он поднял мою руку и вдохнул запах раны расширенными ноздрями. Тогда-то я и увидела.

Подушечки его пальцев были странно гладкими, почти сверкающими, и без всяких линий. Без отпечатков. Я заставила свою руку не напрягаться и снова взглянула ему в лицо.

Снаружи сверкнула молния, осветила комнату и его костлявое лицо и пустые глаза: мне улыбался скелет с зубами в форме кинжалов. Он сжал мою руку чуть сильней этими своими лишенными отпечатков пальцами, и этого было достаточно, чтобы я захотела побыстрей убрать ее.

В небе загремел гром, Батч криво улыбнулся.

— Знаешь, который час? Я не посмотрела на часы.

— Да. Время тебе отпустить мою руку.

Пальцы его сжались сильней; еще мгновение, и я бы их сломала, но он неожиданно выпустил мою руку и отступил. Я была напряжена, готова к схватке, и это вывело меня из равновесия. Он просто отошел, как будто никогда не принюхивался к моей коже и не было в его пустых глазах этого выражения откровенного голода. Взяв нож с кофейного столика, я сунула его за пояс брюк, потом достала из сумки куботан. И пошла за ним в спальню Оливии.

— Оливия, — произнесла я своим самым спокойным, самым смертоносным тоном, — встань за мной.

Две пары глаз смотрели на меня, но только в одной было удивление. Батч выглядел забавляющимся. Я подошла к сестре.

— Интересно. Аякс оказался прав. — Батч удивленно покачал головой. — Это с самого начала была ты. Спрятанная на самом виду. Дочь Ксавье, не меньше.

Что бы это значило?

— Я не дочь Ксавье. Он рассмеялся.

— Те, кто тебя прятал, знали, что делают.

— Прошу прощения. Что здесь происходит? Я что-то пропустила?

— Я думал, это она. — Батч кивком указал на Оливию. — Так я оказался ближе всего к тебе, но когда проник в нее… Мне почудилось, что я теряю всякое обоняние.

И достал из-за спины кривой ятаган. Надо отдать должное этим парням: кем бы они ни были, оружием они пользуются уникальным.

— Bay! — выдохнула Оливия. Мне казалось, что я совсем перестала дышать. — Слыхала я об опасном сексе, но это уж слишком!

— Мы охотились за тобой. — Батч не обращал внимания на Оливию. — Ты отпечаталась на коже сестры, печать твоего запаха повсюду. Но я не могу понять, — продолжал он, глядя на часы и похлопывая лезвием по руке, словно в ожидании, — как ты меня узнала. Ты не должна иметь доступа к твоему шестому чувству еще… тридцать секунд.

Полночь. Как сказал тот бездомный бродяга. Постарайся уцелеть.

— Печать запаха? — повторила я, тоже глядя на часы. — Несколько по-девичьи, тебе не кажется?

— Ну, в глубине души я очень мягок. — Он сверкнул зубами-кинжалами. — Скажи мне, Джоанна, чувствовала ты в последнее время запахи? Интересные запахи. Зловоние, приносимое ветром?

Я с трудом глотнула.

— Тебе рассказал Аякс?

— Все это знают. Тебе двадцать пять, верно? В этом возрасте начинается метаморфоза.

— Прошу прощения, — сказала Оливия, — вы что, знакомы друг с другом?

Батч улыбнулся и шагнул вперед.

— Не так близко, как познакомимся.

— Хватит, Батч. Еще шаг, и этот кинжал пробьет твой зад. Мы оба посмотрели на ее руку. Я нахмурилась, узнав ее любимые туфли-лодочки. Должно быть, ей в голову пришла та же мысль. Она уронила туфель и подняла другой.

— Этот кинжал пробьет твой зад.

Я вздохнула. Боже благослови ее за старания. Батч снова взглянул на меня.

— Подготовься, невинная. Твой первый настоящий вдох станет последним.

У меня было лишь отдаленное представление о том, что он говорит, основанное на событиях последних двадцати четырех часов, но я узнаю настоящую угрозу, когда сталкиваюсь с ней.

Десять, девять, восемь… секунды бежали, приближая полночь. Снаружи, словно хлыст над головой, треснул гром, и по стеклам застучал дождь с мокрым снегом и градом. Ветер гудел, свистел в стенах, и все здание задрожало, как в параличе. Одни безделушки Оливии зазвенели, другие разбились; сердцевина здания начала раскачиваться на основании. С грохотом взрыва наступила полночь.

— Оливия, назад!

Мне пришлось кричать: по спальне пронесся ураган. Мне казалось, что я на самой вершине торнадо и меня вот-вот втянет внутрь. Стеклянная стена заскрипела, и от этого звука — словно ногтями царапают по доске — у меня мурашки побежали по спине. Я сопротивлялась стремлению зажать уши и вместо этого схватила нож, который был у меня за спиной. Батч напрягся и поднял свой ятаган. Оливия за моей спиной закричала, молния разорвала небо над нами, и я краем глаза уловила какое-то движение.

А потом уже больше ничего не видела.