Аромат теней - [105]

— Ты не понимаешь. — Я повернулась к пей. — Я не могу это сделать! Я не могу стать такой, как вы ожидаете!

— Но ты дочь Зои Арчер.

— И дочь Тульпы.

Она склонила голову.

— Это тебя беспокоит?

— Это беспокоит всех, — заявила я и рассказала о своем столкновении с Уорреном в коридоре.

Грета тяжело вздохнула.

— Мы только что закончили сеанс. Я загипнотизировала его, и он пережил в сознании свой величайший страх. Ваши судьбы тесно переплелись.

Это заставило меня поднять голову.

— О чем это ты? Какой страх?

Глаза ее стали печальными, и она покачала головой.

— Что ты, женщина, с которой связаны все его надежды, предать его.

Я могла только раскрыть рот. В свете ее слов действия Уоррена приобретают смысл, но сами слова не поддаются объяснению. Я? Предала его?

Грета попыталась успокаивающе улыбнуться, но не сумела:

— Когда твое сознание уязвимо, все чувства обостряются. Он увидел тебя сразу после ухода, услышал, ощутил запах твоего предательства…

— Но я не предала его!

— Он верит, что предала. — Она откинулась на спинку кушетки и подождала. — Подумай о спортсмене, который зримо представляет свою победу в состязании. Сознание не различает то, что создало воображение, и то, что произошло в действительности. Уоррен здесь пережил твое предательство или его возможность. — Она изящным пальцем показала на свою голову. — Не волнуйся. Он скоро вернется к норме. Будет так нормален, насколько вообще может Уоррен.

Она шутила, но я не могла улыбнуться. Однако ее слова заставили меня задуматься.

— Думаешь, такой гипноз мне поможет?

— Что ты хочешь сказать?

Я попыталась говорить спокойно но надежда дрожала в каждом слове.;

— Можешь ли ты извлечь из меня больше Света? Вывести его на передний план? Сделать его сильней, чем… противоположная сторона?

Она взяла очки с маленького столика в изголовье своего двойного кресла и надела их, словно собираясь внимательней осмотреть меня.

— Тебя тревожит равновесие Света и Тени внутри себя?

И она с таким ожиданием взглянула на меня, что я рассказала ей все: о столкновении со строителями и о том, как использовала свою силу, чтобы разрушить их жизни. И чего это им стоило. И что я при этом почувствовала.

— Я не могла тогда предвидеть последствии, и поверь, если бы могла, не сделала бы этого. Но я сделала, Грета. Сделала сознательно.

Я замолчала в ожидании ее реакции — отвращения? омерзения? — но встретила только молчание. Потом медленно нарастающий интерес, с которым Грета, постукивая пальцем по столу, разглядывала меня поверх своих очков.

— И ты хочешь, чтобы я избавила тебя от стремления играть роль Бога? Так, что, чего бы с тобой ни случилось, ты не считала бы, что должна отомстить?

— Не мое дело все расставлять по местам. Теперь я это знаю… Я не хочу быть, как он.

Я действительно этого не хотела. Не хотела, чтобы моим первым порывом было защищаться, набрасываясь на других. Эта привычка сослужила мне хорошую службу после нападения и в те годы, когда я жила под осуждающим взглядом Ксавье, но теперь все иное. Потому что я сама стала иной.

— Я не могу поместить в твою душу то, что там уже есть, Оливия, — сказала Грета, когда я встала и принялась расхаживать по ее кабинету; мои шаги гулко звучали на персидском ковре. — И не могу убрать импульсы Тени. Это часть тебя.

Я остановилась перед нею.

— Но ты можешь научить меня контролировать их? Грета поджала губы и посмотрела на меня гак пристально, что я ожидала немедленного отказа. Но после паузы, показавшейся мне вечностью, она кивнула и знаком велела мне откинуться на спинку кушетки. Я почувствовала, как расслабляются мышцы живота, у меня вырвался вздох; благодарность за доброту, с которой я почти не встречалась, заставила меня прослезиться.

Укрыв меня одеялом, Грета склонилась ко мне, как благожелательный ангел, и последнее, что я видела, были ее серьезные серые глаза, затуманившиеся намерением. Она провела прохладной ладонью мне по лицу и начала считать. Числа вспыхивали у меня под веками, неустойчивые, призрачные, и я начала по спирали спускаться в глубины своего сознания.

Меня никогда не гипнотизировали, и поэтому я не знала, поддаюсь ли я внушению, но слушала мягкие указания музыкального голоса Греты, позволяя ее словам глубоко проникать в меня. Руки мои отяжелели, сердцебиение замедлилось, как у насекомого, застрявшего в древесной смоле. Голова, напротив, стала легкой, мысли плыли в ней, как перья, такие случайные и беззаботные, словно принадлежали кому-то другому.

Забыто столкновение с Уорреном, забыты жестокие замечания Чандры и вопросы Хантера. Как будто бумаги, загромождавшие стол, смели с него как ненужные и незначительные, и появилась возможность заняться серьезной работой.

Слова Греты превратились в пальцы, раздвигающие тени в моем сознании, проникающие в мягкие, глубокие места, о существовании которых я сама не знала. Или по крайней мере не признавалась себе в их существовании. Несколько слов плавали по поверхности глубокой трясины моих мыслей: изнасилована, месть, Тульпа; аллигаторы поднимали головы над мутной жижей, прежде чем снова погрузиться в мое подсознание; и как ни старалась Грета, больше они не возникали.