Аромат счастья сильнее в дождь - [44]

К доктору ты пошел вместе со мной. Моего лечащего врача не оказалось — он слег с инфарктом пару недель назад — и его заменял другой, которого я видела впервые.

Им оказался человек лет шестидесяти, серьезного вида, с практически нечитаемым, как у многих врачей, почерком. С крайне ответственным выражением лица, которого, очевидно, требовала особая важность возложенной на него функции, он чаще, чем требовалось, вставлял «мадам» и «я вас попрошу». Я бы не удивилась, если бы рецепты его оканчивались какой-нибудь витиеватой формулой типа «с глубоким уважением».

Все это не помешало ему мгновенно разобраться с этим делом и ограничиться коротким вердиктом. Шарик оказался вполне безобидным, по всей вероятности, это была глубокая липома. Он мог бы мне назначить УЗИ, если бы я на этом настаивала, или даже удалить, если бы она начала болеть или разрастаться.

Я надела брюки, ты мне улыбнулся, а затем обратился к доктору с самым серьезным видом:

— Теперь я тоже могу кое-кому дать по яйцу!

И вы оба засмеялись.

· Глава 42 ·

Раз пятьдесят я отменяла звонок. Набирала номер и тут же сбрасывала. Подтолкнул меня к этому разговор с Жюли, которая в конце концов меня убедила: «Это тебя ни к чему не обяжет, но будет возможность хорошо провести вечер».

Максим предложил встретиться на пирсе Тьера в шесть вечера. Когда я подошла, он уже был на месте и двинулся навстречу, чтобы меня поцеловать.

— Я так рад, что ты позвонила. Ты не страдаешь, случайно, морской болезнью?

— Нет, а в чем дело?

— В том, что мы сейчас отправимся с тобой на водную прогулку! — сказал он, показывая на внушительного вида катамаран, приближавшийся к причалу. — Он совершает двухчасовой круиз по Аркашонской лагуне, и я подумал, что это может быть здорово. На борту собирается обычно человек двадцать, не больше, мы будем лакомиться устрицами и печеньем. Нравится идея?

— Даже очень нравится.

Шкипер с помощником подняли паруса, и судно медленно заскользило по волнам. Мы уселись на сетчатом тенте в носовой части катамарана, и у меня возникло ощущение, что я парю над водой.

— Смотри! — воскликнул Максим. — Домики на сваях!

— Это свайные хижины Птичьего острова[58], а ты не знал?

— Нет, не знал. Просто великолепно!

— Разве ты не взял камеру?

— Нет, я оставил ее сегодня дома, думаю, она на меня сильно обидится за сегодняшний день.

— И я прекрасно ее пойму: пропустить такое!

— Но я хотел все внимание посвятить тебе. Только тебе.

Он улыбнулся. «Гусиные лапки» делали его еще привлекательнее.

— Пойду принесу нам устриц. Ты по-прежнему заправляешься апельсиновым соком?

— Нет, сегодня я хочу колу. Сегодня у меня все шиворот-навыворот.

Он ушел, смеясь. Джинсы ему тоже были очень «к лицу».

Мы как раз проплывали мимо оконечности мыса Ферре — длинного языка почти дикой земли, вторгнувшегося в морской простор и словно воплощавшего конец мира, — когда Максим взял меня за руку. Чисто рефлекторно я отдернула ее, только потом оценив недопустимую резкость своего жеста.

— Прости, я не ожидала…

— Все в порядке, я понимаю. Я сам стал инвалидом в области чувств.

Мы, кажется, вошли в зону турбулентности. И я не имела в виду море.

— Я один вот уже три года, я даже не уверен, что все еще умею целоваться! — рассмеялся он.

— Три года?

— Да. Никого с момента разрыва с матерью моей дочери.

— Добровольный выбор?

— Да. Мне нужно было вновь обрести себя и посвятить все свое время дочери: она очень тяжело переживала наше расставание. И я ждал зова сердца.

Не спуская с меня глаз, он снова положил руку на мою. На этот раз я не осмелилась ее убрать.

Мы продолжали сидеть так какое-то время, безмолвные, впечатленные расстилавшимся перед нами потрясающим видом. Ветер покрывал воду мелкой рябью, в которой отражалось заходящее солнце, а сбоку вырисовывалась величественная гряда дюны Пила. Давно, очень давно я не ощущала себя настолько внутренне свободной.

Максим казался таким же сосредоточенным, как и я. Он сидел по-турецки, поджав ноги, закрыв глаза и подставив лицо ветру.

— Просто фантастика, да?

Он кивнул без единого слова.

— И как тебе пришла в голову эта мысль?

Нет ответа. Он по-прежнему сидел с закрытыми глазами, рука его вцепилась в мою.

— Максим?

Он повернул голову и открыл глаза. В них можно было отчетливо прочитать: «Съеденные устрицы отчаянно просятся на свободу». Я начала нервно смеяться.

— О, черт, да у тебя морская болезнь! Держись, мы почти приехали. Смотри прямо перед собой и старайся дышать поглубже!

До причала он оставался совершенно неподвижным. И смертельно бледным. Издалека люди могли его принять за носовую фигуру. При высадке он первым ступил на твердую землю, и на лице его отразилось неимоверное облегчение. Когда он помогал мне спускаться, его щеки уже порозовели.

— Прости, мне очень жаль, — проговорил Максим, когда мы стали удаляться от его кошмара.

— Не извиняйся, твоя задумка и в самом деле была прекрасной. Будь уверен, я никогда не забуду этот вечер.

21 сентября 2010 года

Каждый день я измеряла температуру, чтобы составить «кривую фертильности», то есть график наиболее подходящих условий для зачатия. Я использовала тесты на овуляцию, чтобы определить наиболее благоприятные дни. После каждой близости с тобой вставала в позу «березка».