Арминэ - [49]

— Вай, люди, люди! Моих быков опозорили!

Потом подбежал к нам, схватил меня за левое ухо, Грантика — за правое и стал отчаянно ругаться, употребляя русские бранные слова. По-видимому, в запальчивости он решил, что, браня нас по-русски, он тем самым заденет нас больнее.

— Собак-дурак! — вопил он, немилосердно крутя нам уши. — Ишак! Хулиган! Зачем опозорил моих быков? Зачем опозорил, а?

От пронзительной боли на глаза навернулись слезы. Но мы молчали.

На вопли последнего рыжего армянина выбежала бабушка.

— Что тут случилось? — спросила она.

— Что тут должно было случиться? — орал Тигран Второй. — Да ты только посмотри, что твои городские хулиганы с моими быками сделали!

— А что они сделали?

— Опозорили!

— Как это — опозорили?

— Отрезали им хвосты!

И только тут, при этих словах, Мец-майрик внимательно посмотрела на нас: черные пучки бычьих волос еще были крепко зажаты у меня и у Грантика в руках.

— Геворг, Грантик, зачем вы это сделали? — ничего не понимая, спросила Мец-майрик.

— Зачем?! О господи! Она еще спрашивает зачем! — вопил не унимаясь Тигран Второй. Для меня было ясно, что от древних армян он унаследовал не только их внешний облик, но также и воинственный дух. — Какая разница зачем? Они опозорили моих быков! Да им мало за это уши оторвать!

— Мец-майрик, мы хотели сделать из бычьих хвостов помазок, — ответил я бабушке, употребив слово «помазок» по-русски.

— Вай, люди, они опозорили быков, чтобы сделать помазок-мамазок! — снова завопил Тигран Второй. — Как я теперь на них буду ездить, на опозоренных быках! Господи, да это все равно что мужчине сбрить усы! — Он, вздрогнув, с испугом провел рукой по своим усам, как бы желая убедиться, что они на месте.

— А что такое помазок? — спросила Мец-майрик, смешно коверкая незнакомое слово.

— Да это такая волосяная кисточка для бритья, ею разводят мыльную пену, — ответил я.

— Зачем тебе кисточка для бритья? — удивилась бабушка. — Для баловства, что ли? Думаешь, если животные бессловесны, над ними, как хочешь, можно измываться, да? Бедные быки, на кого они теперь похожи с такими куцыми хвостами?

Крики Тиграна Второго привлекли внимание колхозников, проходивших мимо. Они остановились.

— Вай, вы слышали, люди добрые? — с новой энергией взорвался рыжеусый Тигран. — Эти два негодника хотят из хвостов несчастных быков сделать кисточки для бритья! Верно, хотят обрить свои глупые головы! Да разве такое когда-нибудь пришло бы в голову здешним ребятам? Это все городские! От них все что угодно можно ожидать.

Подошедшие колхозники с любопытством уставились на неподвижно стоявших в упряжке быков. Я тоже посмотрел на них. Вы не поверите! Печально понурив головы и стыдливо опустив глаза, они стояли теперь, точно выставленные на всеобщее осмеяние. Честное слово, глядя на них, мне как-то стало не по себе, я на какую-то долю секунды пожалел о содеянном.

— Для чего вам все-таки понадобились помазки? — спросила строгим голосом Мец-майрик.

— Мы… хотели подарить их старшине, — робко проговорил Грантик.

— Ах, это для Ванеса? Для того самого русского солдата, что приходил тогда сюда?

— Ага, для того самого, — торопясь и сбиваясь на каждом слове, начал я объяснять. — Тот помазок, что он сделал на фронте из конского волоса, уже прохудился. Ему теперь нечем мазать пену по лицу. Вот мы с Грантиком и хотели сделать ему два помазка: одним он будет разводить мыло сейчас, а второй у него будет про запас. Ну, Мец-майрик, скажи: для чего быкам хвосты? Висят себе без пользы и все. — Я говорил очень торопливо, потому что боялся, что Тигран Второй опять начнет браниться.

Ну я как в воду смотрел! Не успел я замолчать, как он снова завопил:

— Вы слышали, люди добрые! Для чего быкам хвосты! А мужское достоинство! Да сбрейте мне усы — не дай господь! — ведь мне будет потом стыдно с голым лицом показаться на люди, лучше мне тогда провалиться сквозь землю! — И он гневно уставился на то место у быков, где висели куцые хвосты.

— Та-ак, — задумчиво протянула Мец-майрик, — стало быть, вы хотели сделать из бычьих хвостов помазки?

— Ага, — ответили мы.

— Стало быть, для Ванеса?

— Ага, для Ванеса.

— Для того русского солдата, который воевал на фронте, был ранен и лежал в госпитале?

— Да, Мец-майрик, да, — энергично закивали мы, — для него.

— И который, может, еще снова вернется на фронт? Стало быть, для него вы старались?

— Да.

— Стыдно, Тигран, стыдно, — укоризненно сказала вдруг Мец-майрик, повернувшись к все еще кипевшему гневом Тиграну Второму.

— Эт-то мне… мне стыдно?! — заикаясь от изумления, переспросил ее рыжеусый Тигран, стукнув кулаком себя в тощую грудь.

— Да, тебе.

— Отчего же мне должно быть стыдно? Я, что ли, отрезал быкам хвосты? Я? Я посягнул на их бычью честь?

— А оттого тебе должно быть стыдно, Тигран, что не хочешь пожертвовать двумя пустячными бычьими хвостами, чтобы солдат мог бриться, — спокойно сказала Мец-майрик. — И потом, хоть ты и мужчина, но память у тебя короткая.

— При чем тут память? — озадаченно спросил Тигран.

— Э-э, Тигран-джан, все дело в памяти. Все неприятности от плохой памяти. Видать, забыл, что и твои сыновья солдаты… Всякий раз, когда к нам заглядывает Ванес, мне сейчас же приходит на память мой сын, который где-то далеко воюет, а потом я вспоминаю, что где-то далеко ждет своего сына в России и мать Ванеса… Жалко мне тебя, жалко, Тигран-джан… Видать, забыл, что и твои сыновья солдаты…