Арминэ - [51]

— Вай, он обрезал мою косу! — в ужасе воскликнула Гаянэ и горько расплакалась.

Потрясенный, не веря собственным глазам, я молча уставился на жалкий огрызок косы, что нелепо торчал у нее за левым ухом. Вторую он, видно, не успел отрезать. Я пришел в дикую ярость.

— Ты что, сдурел?!

— Ты сам сдурел! Пусть не ходит сюда! Пусть не ходит сюда!

— Зачем ты ее так изуродовал? — Я показал на плачущую Гаянэ. — Посмотри, на кого она теперь похожа?

— На кого? На кошку без хвоста!

Услышав, что она стала похожа на кошку без хвоста, Гаянэ заревела пуще прежнего, некрасиво скривив рот, и вид у нее был до того убитый и потерянный, что я, коршуном налетев на брата, влепил ему хорошую затрещину.

— Зачем, зачем ты отрезал ей косу? Объяснишь ты или нет? Что она тебе сделала плохого?

— А за-а-чем, — плача и держась за горевшую щеку, спросил Грантик, — ты в тот день обкорнал быкам хвосты?

— Что?! — Я прямо опешил от неожиданности. — Ишачья голова! То были быки, а это девочка. У нее не какие-нибудь грязные хвосты, а косы! Разве это одно и то же?

— Все равно — что косы, что хвосты.

— Как — все равно? — двинулся я со сжатыми кулаками на брата. Он испуганно попятился назад, бросив на землю косу. — Как — все равно? И потом, как будто ты не знаешь, что я остриг быкам хвосты, чтобы сделать из бычьего волоса помазки для старшины!

— А из ее волос еще лучшие помазки получатся!

— Как? По-ма-азки из… моих волос? — горестно вскрикнула Гаянэ и, не в силах вынести такое унижение, разрыдалась с новой энергией.

Мне стало до того ее жалко, что я кинулся на Грантика и стал колотить его.

— Ты, ты… — вырвавшись из моих рук, пробормотал Грантик. — Ты из-за нее меня так… Ты больше мне не брат! Никогда уже больше не приходи ко мне! Слышишь, никогда! — крикнул он уже с улицы и побежал к себе домой — жаловаться нани.

* * *

Как-то после этой ссоры я стоял на улице, сунув руки в карманы, и от скуки глазел по сторонам. Я, конечно, видел Гаянэ (у нее теперь была короткая стрижка) у ворот дома ее тетки, видел, как она вместе с какой-то девчонкой возилась с котенком, и не было у меня никакой охоты подойти к ним. Представляете, они пытались втиснуть несчастного, жалобно мяукающего котенка в кукольное платье! Только девчонки и могут придумать такое. Я вспомнил Грантика.

Уже несколько дней я не виделся с моим младшим братом, и, конечно, мне его здорово не хватало, но я изо всех сил крепился: не желал первым идти к нему мириться. Я считал, что он провинился, значит, он я должен был сделать первый шаг к примирению.

Словом, я стоял на улице и оглядывал прохожих сельчан и проезжавшие мимо меня редкие грузовики и арбы, решительно не зная, куда себя девать, как вдруг увидел приближающегося ко мне верхом на лошади дядюшку Манвела. Я невольно залюбовался, до того красивая у него была лошадь — шаг ровный, неторопливый. Все знали, что дядюшка Манвел гордится своей лошадью и холит ее, как только может.

— Ай-та, — сказал он, остановив лошадь возле меня, — ты на лошади умеешь ездить?

— Да. А что? — соврал я, потому что мне вдруг до того захотелось проехаться на лошади перед девчонками.

— Тогда садись-ка на нее и отведи в конюшню. А то я ее, бедную, загнал совсем. Да еще в такую жару, как сегодня. С самого утра она не пила, не ела, совсем ее заморил. Даже совестно.

Спешившись, он ласково потрепал лошадь по холке.

— Там, в конюшне, есть и овес, и вода, отведи ее, будь добрым мальчиком. А мне срочно нужно зайти в сельсовет по делу. — И он показал рукой на небольшое двухэтажное здание, стоявшее по соседству с бабушкиным домом.

— А конюшня открыта? — спросил я, а сам в душе ликовал: дядюшка Манвел был соседом нашей второй бабушки и, стало быть, Грантик наверняка увидит меня верхом на лошади. И на какой лошади!

— Да. Дверь открыта настежь: решил проветрить сегодня. — И с этими словами он подхватил меня под мышки и усадил в седло. — На, держи, — сказал он, вложив уздечку мне в руку. — Да смотри, не выпускай поводья из рук.

Я дернул поводья, и лошадь пошла. Мне казалось, что все село видит, как хорошо я держусь в седле и как послушно двигается подо мной лошадь.

— Вай, Гево! — воскликнула Гаянэ, когда я поравнялся с ней. От удивления она даже выпустила котенка из рук. — Ты — на лошади?!

— Как видишь, — ответил я гордо. А про себя отметил, что она и без кос ничего девчонка.

— Вот здорово! Я не знала, что ты умеешь ездить на лошади!

— Ты еще много чего не знаешь про меня! — успел я бросить ей через плечо.

Я уже был в ста, а может, и в двухстах метрах от конюшни — низкая дверь действительно оказалась открытой, — когда издали, справа от дороги, заметил несколько человек, стоявших кучкой у калитки в сад нани. Хотя они стояли довольно далеко от дороги, подъехав ближе, я узнал нани с ее вечным вязанием в руках, нашего дальнего родственника Арменака, его жену Шушик, их маленькую дочку Зарик и моего младшего брата Грантика. Я выпрямился в седле и уверенно ткнул пятками в бока лошади. И тут мои родичи, как по команде, повернули головы в мою сторону. Разинув рты, они удивленно уставились на меня. Я выпустил поводья и, крикнув: «Привет!», весело помахал им обеими руками. В ту же минуту лошадь прибавила шаг.