Арминэ - [30]
Набег на тутовник
Больше всего в деревне мы, дети, любили время поспевания тутовых ягод.
У нани во дворе росли тутовые деревья, не очень высокие, но с густой листвой, сплошь усеянные ягодами, крупными и сочными, желтовато-кремового цвета. Все время, пока поспевали ягоды, нани бдительно следила за садом. Из тутовых ягод она варила густой, тягучий, как мед, бекмес — очень сладкий, обладающий целебными свойствами.
Однажды прибежал Грантик и, с трудом переведя дух, выпалил:
— Скорей, нани ушла на мельницу!
— Ну и что?
— Как что? А тутовые ягоды?
Дальше уже не требовалось никаких вопросов: другой такой возможности совершить набег на тутовник не представится.
— Эй, куда вы? — закричала нам вслед Мец-майрик. — Постойте! Грантик-джан, я тебе сделаю яичницу-глазунью, куда ты так быстро!
Она была уверена, что нани держит брата впроголодь, и пользовалась всяким удобным случаем, чтобы его накормить.
— Я не хочу! У нас важное дело, Мец-майрик, — отмахнулся от бабушки Грантик и выскочил вслед за мной за калитку. Наши бабушки, подобно родителям, тоже находились в состоянии вражды, но мы не стали посвящать Мец-майрик в наш план.
По дороге мы с Грантиком встретили Тутуша, нашего деревенского приятеля — вечно босого, худого мальчишку с круглой головой и большими торчащими ушами.
— Пошли с нами? — не останавливаясь, кинул я ему через плечо.
— Куда? — крикнул он.
— За ягодами — нани дома нет, — вместо меня ответил брат.
Тутуш без дальнейших разговоров пошел с нами. Тутовник растет в Дзорагете почти в каждом дворе, но разве неизвестно, что плоды, сорванные с чужих деревьев, во сто крат соблазнительнее, вкуснее собственных?
Деревья не трясли уже две недели, и налившиеся, сладкие, как изюм кишмиш, ягоды при одном только прикосновении к стволу посыпались на землю, в пыль. Их было очень много, не нужно даже подниматься на верхние ветки. Мы жадно обирали ягоды с веток. Сладкий, липкий сок стекал по рукам и подбородку. Мы так увлеклись, что забыли про грозную нани, — громко и весело переговариваясь между собой, уписывали за обе щеки тутовые ягоды.
Она появилась во дворе совсем неожиданно. Первым ее увидел Грантик.
— Нани идет — прыгайте! — крикнул он. Но было уже поздно: она нас заметила. С громкими проклятиями бабушка побежала на веранду, взяла самую длинную палку и стала крутить ею в ветвях, точно кочергой в печи. Тутуш завыл от боли: удары палкой пришлись бедняге по босым ногам.
— Вай, для вас берегла я тутовник? Ва-ай, чтобы змея вас укусила в живот! Чтобы уши у вас отсохли! Чтобы в землю вы провалились! Чтобы…
В мгновение ока мы оказались на самых верхних ветвях, готовых переломиться под тяжестью наших тел. Подобрав под себя ноги, мы сидели, как обезьяны, и в страхе смотрели вниз, следя за нани. От наших судорожных движений с деревьев, словно град, посыпалась тута, это еще больше разозлило бабушку. В бессильной ярости она тыкала палкой в ветки, ягоды дождем сыпались на ее голову и плечи, оставляя на платке и зеленой ткани архалука темные пятна.
— Слезайте сейчас же, негодное мальчишки! Ва-ай, чтобы ваши матери ослепли! Чтобы над вами обрушился кров! Чтобы кусок у вас застрял в горле, слезайте сейчас же! Чтобы чирей у вас вскочил на носу!
— Уйди в дом, тогда мы слезем, — робко подал я голос, добровольно взяв на себя роль парламентера.
— Ва-ай, чтобы мне посыпать ваши головы пеплом! Слезайте!
— Иди в дом — слезем… — продолжал я выступать в роли парламентера.
— Ва-ай, чтобы вы превратились в камень, чтобы зашить мне ваши рты, обжоры проклятые! Чтобы вам никогда не вырасти, чтобы дзорагетские собаки вас разорвали на части, чтобы змеи вас покусали! Чтобы вам превратиться в ишаков, чтоб выросли у вас длинные ослиные уши и хвост!.. — без передыху сыпала она проклятия. И неизвестно, какими еще новыми ругательствами обогатила бы она армянский язык, если бы престарелый дедушка Аваг не вышел на ее крики.
— Ахчи[4] Сона, что случилось? Что за крики! Голос твой слышен, наверное, в Верхнем селении.
— Чему бы еще случиться? — сердито ответила нани. — Стоило мне уйти из дому на пару часов, как эти, вскормленные собачьим молоком, мальчишки тут как тут. Из чего мне теперь варить бекмес, а?
— Э-э, Сона, брось ты кричать, — добродушно сказал Аваг, старыми негнущимися пальцами перебирая черные четки. — Дети есть дети. Пусть их… А туты еще во-он сколько на деревьях, хватит на бекмес. Ты вот что, лучше зайди-ка в дом и вынеси мне ваше большое сито, — продолжал он, лукаво поглядывая на нас, притаившихся в ветвях. — Наше-то совсем продырявилось, а старуха затеяла сегодня печь хлеб.
— Хорошо, Аваг, сейчас вынесу тебе сито, — ответила ему нани. — Ты говоришь, дети есть дети. Разве это дети? Разбойники они, а не дети. Вай, чтобы ягоды застряли у вас в горле! — крикнула она еще раз в нашу сторону, погрозила кулаком и пошла в дом за ситом.
— Ну, живо, паршивые щенки, слезайте с дерева! — крикнул нам дедушка Аваг.
Мы быстро соскользнули с дерева и хотели было дать стрекача, но дед остановил нас:
— Куда? Обождите!
Мы остановились у калитки, которая соединяла оба двора. Бедняга Тутуш, нагнувшись, потирал босую ногу, по которой палкой прошлась нани.
