Арктическое лето - [112]

Тем не менее оставались формальности. Он написал Масуду, прося разрешения посвятить книгу ему: «Предположим, я завершу книгу – согласишься ли ты это принять?» Ответ Морган знал заранее, но тем не менее испытывал беспокойство. Подношение не ахти какое! Но, несмотря на свою незначительность, его творчество было единственным возможным подношением, единственно возможным подарком другу.

Оставались и другие источники беспокойства. Как оформить посвящение? Сначала Морган решил ограничиться инициалами – С.Р.М. Но с течением времени он решил пойти на более мягкий вариант и дать полное имя – Сайед Росс Масуд. «Сайеду Россу Масуду». На первый взгляд ничего больше не требовалось, но, поразмышляв, Морган понял, что этого недостаточно. Конечно, он не собирался делать близость их отношений предметом обсуждения, но люди могли просто не понять, насколько прочная дружба связывала его с Масудом, а он жаждал передать в посвящении именно это.

Может быть, добавить что-то еще? «В память о Сайеде Россе Масуде и с надеждой на встречу»? Нет, слишком официально. «В память о прошедших шестнадцати годах и с уверенностью в вечности нашей дружбы»? Нет, излишне громоздко и многословно. Более того, в самом повествовании имелись нужные слова, но таковыми они казались только Моргану.

Конечно, как и обычно, Масуду было все равно, как оформит посвящение его друг. Он многословно благодарил, но сами формулировки мало его интересовали. Находились и иные поводы для трений. Морган интенсивно работал над второй частью книги, и включенные туда сцены в зале суда представляли известные проблемы. Он не был уверен в самых существенных деталях – может ли, например, столь серьезное дело слушаться в суде провинциального городка? Законы – как они практиковались в Индии – представлялись Моргану темным лесом, и ему требовалась помощь Масуда. Важно было правильно передать факты, особенно их техническую сторону. Но когда он отправил написанное в Индию, чтобы Масуд проверил его и исправил все, что не соответствует практике индийских судов, единственное, что он получил, – несколько крошечных исправлений и требование, чтобы Морган ничего не изменял.

Все это могло бы послужить причиной конфликта, но теперь они с Масудом слишком хорошо понимали друг друга. После последней поездки Моргана в Индию их письма друг к другу были исполнены нежной теплоты. Масуд писал: «Ты не представляешь, мой милый, насколько твоя любовь помогает мне выносить все житейские невзгоды. Я люблю тебя так сильно, что, когда что-нибудь со мной случается, я не могу не думать о тебе. Мне хочется, чтобы ты разделил эти события со мной, и меня охватывает отчаяние, когда я понимаю, что ты далеко».

В прошлом подобные многообещающие строки могли чрезвычайно взволновать Моргана, но теперь он знал им цену. Они одновременно говорили правду и лгали. Они что-то означали, по сути не означая ничего. И каким-то образом все, что происходило между ним и Масудом, происходило именно так.

* * *

Еще одной проблемой было заглавие. На ум не приходило ничего определенного, а Морган не мог более откладывать решение.

В конце концов решение пришло оттуда, откуда он и не ожидал. Морган гостил у Эдварда Карпентера, переехавшего на виллу Гилфорд недалеко от Уэст-Хэкхёрста. С годами Карпентер растерял значительную часть своей былой энергии; он оставался приятным собеседником, хотя частенько и повторялся. Между тем наступали сумерки. Ничего нового, достойного внимания, Морган не услышал и, уже попрощавшись, двигался к воротам, когда Карпентер окликнул его и спросил:

– Когда вы в следующий раз едете в Индию?

Морган, продолжая двигаться по тропинке, ответил:

– Я только что вернулся. Впрочем, нет – прошло уже пару лет, хотя эти годы пролетели как одна неделя. Не знаю, когда я увижу Индию снова.

– Увидите, в мечтах! – отозвался Карпентер.

И, улыбаясь, принялся скандировать особым, звучным голосом:

– «…Поездка в Индию! О, слабая душа, глухая к промыслу господню! Зри: земля, открытая тебе, связует… связует…» Что там дальше?

Уже подойдя к воротам, Морган остановился. В воздухе на мгновение почудился новый, странный аромат, который тотчас же исчез.

– Откуда это? – спросил он Карпентера?

– Это «Листья травы». Я говорил вам, что много лет назад был очень дружен с Уолтом Уитменом?

– Говорили.

Та самая история, которую часто рассказывал сам Карпентер, но Морган слышал ее от Голди. Ходили разговоры, что Уитмен и Карпентер были любовниками. Но даже если это и было правдой, глянец от многократного повторения с нее сошел, и Моргану не улыбалось вновь выслушивать воспоминания давно минувших дней. Он помахал рукой на прощание и вышел из ворот.

Но слова продолжали жить в его сознании. «Поездка в Индию». Именно так – просто и безыскусно. Сама по себе фраза не говорила ничего, но раскрывала путь в далекое будущее. Она же напоминала Моргану о его первой поездке в Индию, когда, сидя на палубе корабля много лет назад, он разговаривал с Сирайтом.

* * *

Период мучительного застоя длился недолго. Несмотря на свою относительную неосведомленность в процессуальных вопросах, Морган достаточно легко написал сцены в суде, но затем пошла более трудная работа. Третья часть книги заставила Моргана напрячь все свои силы. Физические детали он привез из Деваса и Чхатарпура, а вот религиозный контекст представил, главным образом, праздник Гокул-Аштами. Но сам этот праздник с его экзотической живописностью выступал над тканью повествования, привлекая к себе все внимание и отвлекая от главного. Морган пытался растолковать то, что нельзя объяснить словами, а если и можно, то лишь теми словами, которых он не знал.