Аркай - [6]

* * *

Онолов Андрей, корабельный радиотелеграфист, на сторожевике почти не служил. Не сложилась у него дружба с океаном. Укачивался он даже на малой волне, и медики списали его на берег. Так тоже бывает, и ничего в этом обидного нет. Пока начальство решало, как быть с ним дальше, Андрей некоторое время слонялся по Береговой, чувствуя себя сконфуженным и бесполезным. Тут как раз оказалась без надзора упряжка: опекавший её парень ушёл в запас. Без каюра собачки бездельничали, некоторые хворали, — в общем, без хозяйского глаза пришла упряжка в расстройство. И Онолов Андрей, стараясь быть подальше от глаз людских, забрался в сторожку на собачнике и принялся наводить там порядок. Для него, коренного камчадала, в этих делах секретов не было. Хозяйственник Метальник Савелий довольно хмыкал: попробуй человека сыскать, который сверх своей основной работы с собачками возился бы, а тут он сам объявился, работяга-парень, знает дело. В скором времени все собачки встали в строй, шлейки да алыки-посторонки были образцово подогнаны, каждая сбруйка кличкой собачьей помечена. Смешила иногда Метальника Савелия дотошная Андреева возня, да он помалкивал.

Онолов Андрей был зачислен вскоре оператором на береговой узел связи, встал на вахту по штатному расписанию — связь с кораблями в океане держать. Времени свободного у него поубавилось, но собачек оставить он уже не смог. Не захотел.

В разгон упряжка уходила частенько, и если Онолов Андрей не на вахте был, то он и гнал собачек, успевших отдохнуть. Так в ушах у него и пели: писк морзянки, голоса радистов, доносившиеся сквозь шум помех из дальних океанских далей, да свист нартовых полозьев, прерывистое собачье дыхание и визг остола на плотном снегу. Пыхтел двигатель в десять собачьих сил.

Приятели иногда заглядывали в сторожку на собачнике, шутили, глядя, как Андрей старательно ушивает собачью упряжь:

— Развёл собачье ателье, будто псам не всё равно, куда шеи совать.

Но упряжка теперь в пути не путалась, стычки между собачками прекратились. Из меховой рвани Андрей смастерил собачью обувку. На тропах наледи попадались, острые сколы ранили собачкам лапы, псы болели, «бюллетенили». Дело оказалось морочливым до крайности. Работать в сапожках собачки не привыкли, норовили их скинуть. Пришлось изобрести специальную шнуровку, чтобы собачьи зубы не могли её распустить, приходилось сапожки не раз перешивать.

С Аркаем было легче. Он удивился обновке, долго рассматривал её и обнюхивал, но избавиться не пытался.

Метальник Савелий только посмеивался в усы, но критики на всю эту мороку не наводил: понимал, что затеи Онолова не пустые.

До Аркая, которого Онолов Андрей терпеливо натаскивал почти два года, вожаком ходил Катай, угольно-чёрный, белогрудый красавец, исключительно сильный и столь же редкостно упрямый. Когда он шёл головным, мощно налегая на шлейку широкой грудью, коротким злым лаем взвинчивая собачек, все им любовались. А когда Катаем восхищались, он не жалел сил: любил Катай порисоваться. Но если зрителей вокруг не было, он часто работал вполсилы, «скидывал» груз на других собачек. Те, понятно, перемену в поведении вожака сразу замечали и в свою очередь начинали прохлаждаться. Тут уж требовательный рык вожака на них не действовал. Иногда у Катая вообще пропадала охота трудиться, и пёс на глазах превращался в изобретательного и лукавого лентяя.

Как-то воскресным утром Люда наладилась пробежаться на лыжах и завернула в собачник. Упряжка дружно грызла юколу.[6] Аркай ярким пламечком светился на снегу, поджидая Люду, свесив на бок лобастую голову. Всегда он Люду так встречал: сидел рыжим столбиком, щурил раскосые глаза и перебирал лапами. Ни разу не кинулся навстречу. Даже обидно бывало — гордец какой! Он и сейчас лапами семенил и башку свою то вправо, то влево клонил, будто улыбался, подмигивая чёрным пятнышком над правой бровью. А с места — ни-ни!

— Здравствуй, пёс, привет, Аркай! — сказала Люда. — Как ты тут без меня поживаешь?

Аркай уши прижал, глаза продолговатые прищурил и отозвался негромко:

— Тяв-тяв!

Настроение у него было отличное. Люда угостила его конфетой и, глядя, как он неторопливо её прожёвывает, сказала с обидой:

— Почему ты, пёс, никогда не бежишь мне навстречу? Я же вижу: хочется, а сидишь как прикованный!

— Эх-хе! — иронически проворчал Онолов Андрей. — Разве это пудель? Это ездовой пёс, понимаешь? Ез-до-вой! Он знает своё место. И не перекармливай, ему работать сейчас. На побережье бежим.

— Прокатимся вместе, — обрадовалась Люда. — Ты давно обещал.

— Так уж и прокатимся, — остудил её Андрей. — Под горку может статься, а на тягунец[7] сами собачками припряжёмся. Самая крепкая собачка в упряжке — человек. На лёгкую прогулку расчёт не держи.

— Не держу, не держу, — заверила его Люда. — Я только дома отпрошусь, чтобы не беспокоились.

Когда она вернулась к сторожке, нарта уже была снаряжена. Собачки расположились вдоль потяга-корды, каюр поправлял им обувку. Солнышко из-за сопки вынырнуло, а с ним и Сенюков Вениамин возник на своих хвалёных лыжах.

— Привет, — сказал ему Онолов Андрей. — Молодец, что проводить выбрался, дорожка глаже будет.