Аркашины враки - [85]

Мать бегала по уснувшему, нагулявшемуся, напраздновавшемуся Буртыму, искала. «Вы видели Фаю?» – спрашивала она у Хамидкиной матери, стоявшей перед ней в длинной ночной рубахе. «Видели, видели, – радостно улыбалась Галя, – на танцах видели». И Мишка Рудометов, тупой Мишка, младший брат умного Игоря, говорил, что видел ее, что она со всеми кидалась снежками под фонарем после концерта. Она была где-то тут, в добродушном, пьяненьком Буртыме, близко, с нею ничего не случилось. Так что даже непонятно было, почему бешено колотится сердце, холодеют до окаменения руки и ноги. Это просто была игра в прятки, просто Фая знала всех, и все знали Фаю, дочь художницы, ее – прятали, веселясь и перемигиваясь. Мать прибежала и к Вене. Веня не спал. И не веселился, хотя был немного пьян. Когда Агния постучала, он сидел на лавке у печки, поджав босые ноги. На печке спала приехавшая на праздник проведать шебутного, ненадежного и больного зятя Ирушкина мать. Сама Ирушка с Витюлькой не приехали. «Входи, не заперто», – крикнул Веня. Он думал – сосед его, Леха, с которым они сегодня пили тещину самогонку, вернулся. А вошла Агния. Он и рта не успел открыть, а она уже спросила: «Ты не видел Фаю?» Агния всегда говорила Вене «вы». А он ей «ты», хотя она была старше. «Не видел», – сказал Веня. «А когда в последний раз?» – «С утра не видел», – ответил, подумав, и сам вдруг начал не то чтобы волноваться, но рассматривать Агнию и что-то соображать. «Галя говорит, она на танцах была», – Агния глядела с надеждой, почти с просьбой. «Нет, не было ее там», – уверенно до грубости ответил Веня и полез на печь за портянками и сапогами. На печи заворочалась теща, Веня буркнул ей: «Спи, я скоро». Надел сапоги, ватник, ушанку и вышел вместе с Агнией.

На улице все еще шел сухой мелкий снег. «Давно ищешь?» – спросил Веня. Агния не ответила. «У кого была?» Она перечислила. Зашли в клуб – она этой ночью все время забегала туда, вдруг Фая вернулась. Вошли в гримировочную, свет там горел, оставленный для Фаи. Спустились с шаткого крыльца. Веня поглядел на Агнию, тень обычной его улыбки мелькнула на небритой, озабоченной физиономии, и еще что-то шевельнулось в глазах. Он положил Агнии на плечо тяжелую руку и толкнул слегка. Сзади стоял диван, Агния села на него, так что пружины зазвенели. Веня сел рядом. Так они посидели: мать, откинувшись на спинку дивана, и Веня Урасов, опершись о колени, опустив голову, глядя на фетровые ботики Агнии. А потом, повернув голову, снизу заглянул ей в лицо. Неуверенно провел по влажным от снега волосам: «Найдется она. Чего ревешь? Не реви!» Тогда мать действительно заплакала, горько, взахлеб. Она поверила, что Фая найдется. Веня посмотрел на нее через плечо, поежился, встал, потянулся, хрустя плечами, и пошел из гримировочной. «Жди здесь», – сказал он с крыльца. И мать стала ждать.

Когда Веня ушел, Агния посидела еще немного на диване, потом поставила кипятиться чайник, закурила и вышла на сцену. Клуб был необычайно тихим в это предутро; то ли оттого, что накануне нашумелся и устал, то ли из-за снега, который плотно лег на крышу, укутал завалинки, забился в щели. Мать стояла посреди сцены, слушала. И не сразу осознала, что слышит писк. «Мышь?» – подумала она. Нет, не мышь. Возможно, котенок?. Котенок! Пищал под сценой, совсем у порога гримировочной, пищал непрерывно. «Васька родила!» – догадалась мать. «Васька, Васька!» – позвала она и испугалась своего тихого голоса. Какая-то догадка, связавшая Ваську и Фаю, мелькнула и сразу исчезла. Котенок продолжал пищать, Васька не отзывалась. Мать стала ходить по сцене, из угла в угол, из угла в угол, прикуривая папиросу от папиросы, посыпая пеплом истоптанный пол сцены. А котенок то пищал, то затихал.

Когда уже забрезжило, громыхая сапогами и хлопнув дверью, вернулся Веня. «У тебя тут что, пожар?» – спросил Агнию, выхватил у нее папиросу и швырнул в ведро с водой, стоявшее в углу сцены. Повел носом, заглянул в гримировочную, присвистнул и спрыгнул с крыльца. На плитке сипел раскаленный чайник. Деревянная его ручка дымилась. Веня прихватил ее рукавом ватника, побежал на улицу и выкинул чайник в снег. Пар со свистом выпорхнул из сугроба. Агния ходила за Веней как тень. Отодвинув ее плечом, он снова прошел на сцену, поглядел в зал, вдруг топнул и, сложив руки рупором, закричал: «Файка!» Подошел к дощатой стене, заколотил в нее, как в запертую дверь, кулаком, снова затопал и снова закричал: «Фаина, слышишь меня?!» – «Ты что?..» – прошептала Агния. Веня был или вдребезги пьян, или сошел с ума. То, что он делал, было необъяснимо и страшно. Веня повернулся к Агнии. «Здесь она, понимаешь? Здесь где-то. Больше ей быть негде». И снова стал ломиться в стену, так что весь клуб затрясся, а когда устал, объяснил: «Ни на каких танцах ее не было. Почудилось Гале. И никто ее после концерта не видел. А на концерте она тут стояла. – Веня ткнул пальцем в проход у оркестровой ямы. – Потом делась куда-то. Сейчас иду в клуб и вижу – лестница на крышу поставлена, а ступеньки не замело, поднимался кто-то. И вспомнил я Ваську вашу, как хватились вы ее… Понимаешь?» Агния не понимала. «Да в клубе она где-то, в клубе, Ваську ищет. Скорей всего, на чердак и полезла». Глаза Вени светились, и Агнии снова показалось, что он пьян. И все-таки она ему поверила. Но как же Фая может там молча сидеть, ведь она знает, не может не знать, что ищет ее мать, что с ума сходит! Веня как будто услышал и сразу ответил: «Спит она. Забилась в опилки и спит. Вот посветлеет, я туда и полезу. Или фонарик взять?.. Тогда и сейчас можно бы». Они спустились в гримировочную искать фонарик. Агния сразу за шкаф побежала, а Веня глянул на вешалку и вдруг погас. Фаино пальтишко и шапка висели, а под ними стояли маленькие подшитые валенки. «Нету фонарика, Веня…» Агния вышла из-за шкафа, а Веня, не ответив, вышел на сцену. «Может, попросить у кого-нибудь?» – Агния шла за Веней, пытаясь заглянуть ему в лицо. «Не надо просить, – ответил он. – Нет ее там».– «Как – нет?..» – «А пальто? А валенки? Не совсем уж она чокнутая, чтоб по снегу бегать, на крышу лазить раздетой, понимаешь?» Но Агния опять не понимала. Слава богу, она не успела понять, отказала ей обычная ее быстрота и легкость. Она уже верила, что Фая где-то здесь, в клубе, и не могла перестать верить.