Аркан для букмекера - [23]

— Вот это встреча! Давно ничего о тебе не слышал. И вдруг здрасьте-подвинься. Филин — собственной персоной. Прикинут, как денди. Ухожен. Выхолен. Не иначе — депутат Государственной Думы.

— Так уж и вдруг? Специально небось искал? Выкладывай, что у тебя.

— Разбежался. Поедем отсюда. Здесь шумновато. Посидим, вспомним общих знакомых, а заодно и о делах поговорим.

Квартиру Лидии Михайловны Градолюбовой Филин считал своим основным домом. В юридическом браке они не состояли, хотя их фактический брак был значительно крепче. Лидия Градолюбова — дочь известного спортсмена — знала Володю Синебродова еще мальчишкой. Когда его посадили, она вышла замуж, но вскоре развелась и, встретив после освобождения, сошлась с ним и осталась верна на всю жизнь. Их альянс выглядел довольно странно: она — журналист в популярном журнале, он — авторитет криминального мира. Однако странным их брак представлялся лишь тем, кто не знал их близко. Этих людей связывала любовь, не показная с сюсюканьем и прилюдными изъявлениями нежности, а настоящая — с готовностью к самоотречению, телепатией и сопереживанием к боли любимого человека.

Но у Филина была и собственная квартира в хорошем доме на Бережковской набережной. Там он бывал редко, когда накатывала тоска или нужно было встретиться с кем-то из старых знакомых без посторонних глаз и ушей. Туда он и повез Шнобеля.

— Богато живешь, портками окна занавешиваешь, — сказал Шнобель, с любопытством разглядывая рациональный интерьер. В квартире было чисто, уютно, ничего лишнего. Единственное, что несколько удивило его, это — добротная входная дверь, по прочности не уступающая банковской. И хотя больших ценностей в квартире не было, Филин постарался, чтобы какой-нибудь хмырь не наведался к нему по ошибке. А все остальное как в тысячах других домов, без претензий на оригинальность и изысканность вкуса.

— Раздевайся. Вот ванная. Сортир. Тапочки. Чувствуй себя, как дома.

— Как скажешь. Остановился на одной хате в Марьиной роще. Но уж больно шебутная компания. Ты не волнуйся. Я ненадолго. Дня через два смотаюсь.

Пока Шнобель приводил себя в порядок, Филин приготовил выпить и закусить.

— Ну-ка, хлестанись. Какую употребляешь заразу?

Шнобель сел за стол и плотоядно потер ладони.

— В основном водку.

— А хочешь виски, бренди?

— Не-е, уволь. Уж лучше водочки. Импортное пойло на дух не переношу. Такое впечатление, что они его гонят из ишачьей мочи.

Филин налил по рюмке, придвинул тарелку с бутербродами. Торопить события не стал. Знал: Шнобеля привело не праздное любопытство. Созреет — все выложит сам.

— В гриль я запихнул курицу. Скоро будет готова. На водку особенно не налегай. Закусим по-человечески.

— Раньше ты гурманом не был.

— То раньше. На хозяйских харчах особенно не разгуляешься.

— Мои ручные бизнесмены тоже любят вкусно пожрать. Попросили подыскать в Москве авторитетных поручителей. Открывают совместное акционерное общество, а для того чтобы получить лицензию, нужно кому-то замолвить за них словечко. Дескать, люди они хорошие, обувать никого не станут. Желательно, чтобы это были известные деятели культуры. Человечка два-три.

— Я в этих делах — ни уха ни рыла.

— Все уже хоккей. Я нашел. Позвонил вчера Градолюбовой. Знаешь такую? Ведет криминал в еженедельном молодежном журнале. «Здрасьте, — говорю, — я — Шнобель». — «Здрасьте, — отвечает. — Чем могу?» — «Познакомьте с Беллой Ахмадулиной. С детства влюблен в ее стихи. У меня к ней деловое предложение. Хочу помочь с изданием последних произведений». — «Попробую. Перезвоните минут через десять». В общем, договорились. До Ахмадулиной она не дозвонилась, предложила другую поэтессу, не менее известную. Она пригласила приехать. Я с порога: «Там вдали за буераком ротный ставил меня раком». Решил похамить. Думал, это ее стихи. А она мне: «А вы, оказывается, еще и знаток фронтовой поэзии, — улыбается грустно. — Должна огорчить. Поэтессы, которую вы пытались цитировать, уже нет в живых. Мне сказали, у вас деловое предложение ко мне. Какие вы принесли аргументы? Выкладывайте все на стол». Я тут же отрядил двоих из машины в магазин. Принесли две бутылки «Абсолюта», закуску. «Вот теперь — другое дело, — говорит, — можно и о делах». Я коротко изложил суть. Она кому-то позвонила. И все. Такое впечатление, не очень-то ей по душе эта нынешняя демократия.

— А кому она по душе? Только тем, кто у корыта бесконтрольно хлебает. Нормальные люди остались. Сколько угодно. Не стали приспосабливаться, терять лицо. Живут по совести, хотя и бедствуют. А если копнуть глубже…

— Ты не подумай ничего плохого. Поручительство — это пустая формальность, ни к чему не обязывает. Я перестал бы себя уважать, если бы вздумал подставить этих людей.

— Да все ясно. Если копать глубже, то тех, кого знали до Горбатого, я имею в виду деятелей искусства, знали заслуженно, во всяком случае подавляющее большинство из них. Творили они для народа, на благо страны, в которой жили. А главное, верили в то, что создавали, искренне верили, не кривили душой и не лицемерили. Юлия Друнина, над буераками которой ты иронизировал, покончила с собой, когда стали поливать грязью ее веру, ради которой она девчонкой ушла добровольно на фронт. Много ли найдется среди нынешних умников, кто станет ради убеждений рисковать жизнью? Да и убеждений-то у большинства никаких нет. Одни позывы двенадцатиперстной кишки, заботы, как поплотнее ее набить.