Аркадия - [5]

Важно было и то, что данный мой выбор безоговорочно одобрил Эразм.

— Это «эйфория бегуна», — сказал он, — состояние, когда в момент длительного напряжения сил человек вдруг начинает ощущать подъём вместо усталости. Оно связано с особой конфигурацией в твоей нервной системе опиатных рецепторов… Впрочем, ладно… Это редкий, почти уникальный дар, я рад, что у тебя он имеется. Ты, несомненно, нашёл себя. Ты определил, для чего ты предназначен. Это главное, что должен обрести человек.

Как я понимаю теперь, в те дни я был по-настоящему счастлив. Жизнь распахивалась передо мной просторами сияющей радости. Во мне пробудилась какая-то чудесная сила: казалось, что ничего невозможного в мире нет. Я взойду на любые вершины. Я достигну всего, чего захочу. Воздух, которым я жадно дышал, обжигал мне лёгкие. Иначе, вероятно, и быть не могло. Разве не для этого и создавалась Аркадия. Разве не следовала она завету великого Иеремии Бентама: наибольшее счастье для наибольшего числа людей?

Тогда же в моей жизни появилась и Нолла. Возникла она сразу после того, как я стал призёром районных соревнований. Меня уже начали слегка узнавать в нашем квартале, что было, конечно, приятно, уже появилась группа поклонников и поклонниц, поддерживавших меня аплодисментами и кричалками на показательных выступлениях (за что, кстати, начислялись социальные баллы; Эразм считал, что таким образом создается позитивная атмосфера), со мной уже просили разрешения сфотографироваться, а потом размещали эти посты в сетях. Нолла же организовала команду чирлидерш или, говоря проще, подтанцовку из девушек, исполнявших перед нашими выступлениями некий дивертисмент — так она его называла. Одежды у девушек были эффектные, музыка бодрая — Нолла подбирала её сама — и хотя танцевали они пока не слишком уверенно, тренер Максар счёл это хорошим признаком. Популярность, как он считал, для спортсмена — один из самых действенных стимулов. Да и я, омываемый шумом оваций и ритмичными, дружными выкриками: «Дим!.. Дим!.. Дим!..», прорезающими её, чувствовал, что меня как бы подхватывает этот эмоциональный поток и несёт, несёт прямиком к финишной ленточке.

С Ноллой у меня было совершенно иначе, чем с Татой. Нет, конечно, я Тате был искренне благодарен (как и Эразму, который нас свёл). Тата — это было то, что нужно для полноценной инициации. К моменту нашего с ней знакомства она сменила уже семь или восемь партнёров: хороший опыт, разнообразные сексуальные практики — ролики, к которым мне в это время дал доступ Эразм, обрели с ней реальное эротическое содержание. И всё же ролики — это было одно, а жизнь — другое. Тем более что у Таты оказались ещё и прекрасные педагогические способности. Она целый год проработала в Инкубаторе, где содержались новорожденные перед тем, как перейти в интернат, и, по словам того же Эразма, малыши в возрасте двух-трёх лет её обожали. В каком-то смысле я был для Таты тоже одним из таких малышей: она научила меня всему, что знала сама.

А вот с Ноллой действительно всё было иначе: не просто секс, но, как квалифицировал это Эразм, рекомендовавший нам сойтись поближе, настоящие любовные отношения. То есть — более высокий эмоциональный уровень. Нам было интересно друг с другом. Поразительно, насколько совпадали наши пристрастия. Нолла, как и я, обожала сериал «Дикие Земли», и мы вместе часами следили за удивительными приключениями героев, скитающихся по бескрайним лесам. Переживали за судьбу Айги, которую после всех трагических перипетий удочерило Доброе племя, радовались победам Лотара, бесстрашно сражавшегося с троглодитами, облегчённо вздыхали, когда они наконец встретились в старинном замке у озера, и ужасались вторжению в их город кошмарных механических монстров, сконструированных злобным сверхчеловеческим мозгом.

Так же вместе мы посещали множество различных мероприятий — и чисто песенных, организованных местными вокальными группами, где я, говоря откровенно, помирал со скуки, и художественных, танцевальных, которые живо интересовали Ноллу. Чирлидерство было для неё новым занятием. До этого она пару лет увлекалась пением, голос у неё был мелодичный, приятный, но, к сожалению, слабенький, даже на квартальных гала-концертах, она не слишком выделялась среди пёстрой кутерьмы исполнителей. Ну и оформление номеров тоже было не очень, честно признавалась она. В общем, бросила и бросила, ладно. А затем почти на полгода, как в омут, вдруг нырнула в Ерра-язык — синтетический искусственный диалект, состоящий почти из одних гласных звуков, его изобрёл какой-то фиолетовый гений. Скачала чёртову уйму аудиозаписей. Здесь её успехи были несколько ощутимее, ведь на Ерре требовалось не говорить, а фактически — петь, но тоже не повезло: мода на «лингвистическую синтетику», поначалу вспыхнувшая как пожар, быстро прошла.

Сейчас она внимательно и ревниво изучала выступления других чирлидерских групп, фыркала, если замечала у них ошибки, сжимала алые губы, когда какую-нибудь из команд награждали аплодисментами.

— Мы нисколько не хуже, — говорила она.

Я в ответ обнимал её и шептал на ухо: