Аркадия - [3]
Значит, Эразм тоже иногда ошибается?
Чуть приподняв лицо, он видит, как эта нерациональная форма жизни, колеблясь сочленениями, покачиваясь на тумбообразных ногах, пересекает прогалину, взмахивает шипастым хвостом, метров тридцать длиной, который, точно былинки, сносит пару деревьев, а затем, как бы погружаясь в небытие, спускается по противоположному склону.
Уф-ф-ф… Пронесло…
Раффан сразу же поднимается, счищая с себя налипшие веточки, иголки, листву.
— Всё. Движемся дальше, — командует он.
Так проходит у них день седьмой.
А ещё через сутки они замечают, что их преследуют волки.
К тому времени Чёрный Лес, как Дим его про себя окрестил, остаётся уже позади, глухота чащоб отступает, во все стороны, насколько хватает глаз, простираются кочковатые мшаники, кое-где поросшие чахлыми сосенками и берёзками. Вероятно, бывшее болото, поясняет Раффан. Здесь, конечно, гораздо спокойнее. Почва мягкая, пружинистая, сухая, светлое пространство, создавая иллюзию безопасности, просматривается насквозь. Только изредка мелькают над головой мелкие птахи, да сгущаются прямо из жаркого воздуха облака мошкары — не кусается, что уже хорошо, но непрерывно, уныло и противно жужжит. Приходится отмахиваться от неё ветками. Зато начинают попадаться поляны, сплошь сизо-чёрные от множества водянистых ягод. Раффан разжевывает одну из них, ненадолго задумывается и объявляет, что это съедобно. Через полчаса языки и губы у всех будто вымазаны чернилами, сперва — паника, но Раффан опять-таки объясняет, что опасности нет: красящий, да, но совершенно безвредный сок. А затем во мху обнаруживаются грибы: крепенькие, темно-песочного цвета, с толстыми замшевыми шляпками. Теперь уже Леда говорит, что они съедобные, и Раффан, отломив ломтик шляпки и пожевав, соглашается с ней. На привале они варят из грибов густую похлебку, вкус у неё необычный, но никого не тошнит, напротив, появляется наконец приятное ощущение сытости. Паста из тюбиков — это ведь не еда.
Дальше они идут уже веселее. Даже рюкзаки, ещё недавно казавшиеся неподъёмными, теперь не так давят на плечи. И тут, впервые за всё время пути, до Дима внезапно доходит, насколько огромны земли, лежащие за пределами их полиса: леса с тысячами деревьев, конца-краю им нет, поляны, луга в травах и ярких цветах, стаи птиц, мириады копошащихся насекомых — ошеломляющий калейдоскоп разнообразных видов и форм. Это обрушивается на него, как откровение. Не сравнить с кукольной ухоженностью Аркадии. А ведь, судя по картам в географическом атласе, есть ещё и моря, простирающиеся за горизонт, есть океаны, водные пространства которых вообще невозможно вообразить…
Это его пугает, и вместе с тем всё это — мир, где они, вероятно, могли бы жить.
Мысль странная, но одновременно и будоражащая. Она настолько захватывает собой сознание Дима, что он не сразу замечает, как изменяется местность. Мшаники заканчиваются, теперь под ногами — сухой твёрдый дерн. Редколесье замещается ельником, который смыкается с обеих сторон мрачноватой колючей стеной.
Раффан, идущий впереди, внезапно останавливается:
— Внимание!
Ружьё, висящее на плече, соскальзывает ему в руку. Так же поспешно сдёргивает своё ружьё и Барат. Лишь теперь Дим видит, что в просвете между двумя дальними елями возник зверь — в серой шерсти, с хвостом, с ощеренной пастью, где снизу и сверху белеют влажные, чуть загнутые клыки.
— Это волки, — не поворачивая головы, негромко объясняет Раффан. — Пока просто стоим… Стоим… Никто не шевелится…
В ту же секунду из-под соседних елей, мягко ступая, выходят пять или шесть таких же зверей и замирают, уставив взгляды немигающих глаз на людей.
Дим содрогается.
В этих жёлтых неподвижных глазах — древняя голодная смерть.
Прошибает не его одного. Семекка у него за спиной тоненько вскрикивает, а Барат неожиданно вскидывает ружьё и, чуть присев, начинает беспорядочно палить в ту сторону: бах!.. бах!.. бах!..
Ружьё у него короткоствольное, лёгкое, десятизарядное и, почти мгновенно расстреляв магазин, Барат заученным на тренировках движением за полсекунды вставляет новый, и тут же возобновляется бешеное: бах!.. бах!.. бах!..
Вздрагивают еловые лапы. Во все стороны летят ошметья ветвей.
Так — пока Раффан не хватает его за руку и не дергает её вниз:
— Хватит!
— Я в него попал, попал!.. — хрипит Барат.
На губах его пузырится слюна.
— Достаточно!
— Я попал в него!..
Волки исчезли. В воздухе стоит пороховой запах стрельбы. Все поворачиваются к Раффану.
— Плохо дело, — говорит он. — Теперь они от нас не отстанут…
Глава 2. Аркадия
Бегом я увлёкся не сразу. Сначала, как и многие в школьном возрасте, я с головой погрузился в крестики-нолики, на первых порах, разумеется, в детские, стоклеточные, упрощённые, где для победы требовалось выставить пять одинаковых знаков подряд, а в старших классах — уже во взрослые, не имеющие ограничений по площади. Как раз незадолго до этого крестики-нолики были официально включены в состав Больших Ежегодных Игр, вытеснив оттуда шахматы и замысловатую игру в го, аудитории которых снизились до нескольких десятков участников.
Однако для сражений на разграфленной доске или на экране компьютера, если речь шла о зачётных соревнованиях, мне ощутимо не хватало терпения. Мне трудно было усидеть на месте даже те пять минут, что выделялись для обдумывания очередного хода. К тому же учитель Каннело, который одновременно являлся нашим классным наставником, как-то осторожно сказал, что у меня недостаточно развито пространственное воображение: я вижу не перспективу, а лишь конкретную ситуацию, и потому проваливаю даже заведомо выигрышные позиции.
