Аркадия - [49]

,

Прими совет от верного Евгения,

Чтоб жить легко, стряхнувши рабства бремя.

Люби дающего отраду Аполлона

С священным гением, возненавидь мучителя,

Что юность губит, в стыд ввергает старость.

Тогда и бог наш Пан, богатый милостью,

С прещедрой Палес породят в тебе созвучия,

Что ум твой до обилия насытят.

Еще не полагай в презренье добрую

Мотыгу на плече носить и ей возделывать

Укроп и спаржу, гряды сочного арбуза.

Между трудов распределяя время,

Не дай себе свободы плакать; столько лишь

Несчастен ты, сколь о несчастье плачешь.

Так разрыхляй граблями землю твердую,

Искореняй чертополох с репейником,

Что подавляют всходы молодые.

Я ж птиц в силки ловлю и ставлю сети,

Чтобы в бездействии не гнить, капканы делаю

Лукавым лисам, и нередко их пленяю.

Так изгоняется Амор, так страсти горькие

В нас, пастухах беспечных, побеждаются;

Так посрамляется весь мир с его коварством.

Так подобает до конца рассеивать

Мечты любви, с их дерзкими желаньями,

Чтоб не гнездились в сердце простодушном.

Но вот уж время вспомнить стельных коз твоих,

Что от испуга пред клыками волчьими

От псов бегут, подобно робким ланям.

Смотри, как пестрым цветом разукрасились

Луга и дол, и под волынку с трокколой[225]

Над речкой пастухи в веселье пляшут.

Пришли дни Овна Фриксова[226], не мешкай же,

Друг Клоник, и не предавайся праздности,

Ведь скоро солнце жар его прогонит.

Гони же мысли, что сжимают ум в осаде,

И бродишь день и ночь, как привидение;

Поверь, я слов на ветер не бросаю:

Любой недуг имеет исцеление.

Проза девятая

Уже не звучало среди лесов пение цикад, но вместо них слышались в густых полях ночные сверчки; уже всякая птица, по причине наступившей темноты, укрылась в своем жилище; только пробудившиеся летучие мыши выбирались из пещер, чтобы по вольной воле резвиться в желанном для них ночном мраке, – когда в одно и то же время умолк голос Евгения, и стада наши, спустившиеся с высоких гор, собрались к тому месту, где звучала свирель. Затем все мы вместе, взявши Клоника с собою, ушли оттуда, где слушали пение, и, определяя дорогу по звездам, направились к неподалеку расположенной ложбине. Здесь летней порой окрестные волопасы оставляли коров почти на каждую ночь; однако во время проливных дождей сюда со всех ближних гор стекались потоки воды. Ложбина, от природы густо окруженная дубами, пробковыми и мастичными деревьями, ивами и разными видами дикого кустарника, была прикрыта отовсюду так, что, не зная тропы, ниоткуда нельзя было в нее пробраться. И не только ночью, но даже когда солнце стояло в зените, сквозь густую тень ее раскидистых ветвей еле-еле виднелось небо. Здесь, несколько поодаль от коров, с одного края ложбины, мы собрали наших овец и коз, разместив их сколь возможно лучше. А так как по оплошности мы не принесли с собой огнива, Эргаст, бывший опытнее других, не мешкая воспользовался тем, что предлагали обстоятельства. Добыв два куска сухой древесины, один от плюща, а другой – от лавра, он долго тер их друг о друга, пока не получил огонь; и когда зажег от него по разным местам довольное число факелов, мы принялись – кто доить, кто починять поломанную свирель, кто замазывать течь в рассохшейся фляге, – всякий занялся своим делом, покамест готовился желанный ужин. А после того как все с удовольствием поели, каждый, поскольку бо́льшая часть ночи уже прошла, не замедлил отойти ко сну.

Когда же посветлело небо и лучи солнца явились на краях высоких гор, а капли росы еще блестели на мягких травах, мы вывели наши стада из укромной ложбины попастись в зеленых полях. Мы направили их короткой дорогой к горе Меналу, расположенной не весьма далеко, с намерением посетить по пути чтимый храм Пана, которого чаще других богов призывает на помощь весь народ этой лесной стороны; но несчастный Клоник захотел расстаться с нами. Будучи спрошен, какая причина заставляет его уходить так рано, он отвечал, что идет за тем, в чем накануне вечером мы ему помешали: а именно, найти цельбу своим горестям с помощью одной известной старой и весьма искусной мастерицы колдовских дел. Он не раз слышал от людей молву, будто сама Диана во сне открыла ей все травы волшебницы Цирцеи и Медеи[227] и что с помощью этих трав она в самые темные ночи, покрытая белыми перьями, летает, как ночное привидение. Что своими чародействами она может заволакивать небо темными тучами и снова прояснять его; может останавливать реки и поворачивать их обратно к истоку. Что лучше кого-либо другого умеет совлечь с неба угасшие звезды, точащие живую кровь, и словом дать устав движению волшебной луны; что может среди дня водворить ночь и вызвать ночные божества из их адского хаоса. Что от ее долгих нашептываний расседается земля и души древ-них предков выходят из своих давно заброшенных могил. А кроме того, она, используя ядовитый сок сладострастных кобылиц, кровь змеи, мозг разъяренного медведя, шерсть с конца волчьего хвоста[228], вместе с корнями трав и крепкими соками, способна творить еще множество других удивительных и невероятных вещей.

Наш Опик ответил ему на это:

– Вероятно, сами боги, сынок, которых ты преданно чтишь, направили тебя сегодня сюда, чтобы ты обрел средство спасения от твоих бед, и такое средство, что если ты, как я надеюсь, поверишь моим словам, то всю свою дальнейшую жизнь проведешь в радости. У кого другого тебе искать утешения, как не у нашего Энарета?