Аристотель. Идеи и интерпретации - [94]

(τὸ χωριστὸν εἶδος), ибо если бы он не возрос, внутриматериальный эйдос (τὸ ἔνυλον) тоже не вырос бы.

Таким образом, растущее растет не как живое существо, не как круг, не как плоть, но как такая-то мера плоти или мера кости или вообще как некий причастный количеству эйдос (πεποσωμένον τι εἶδος). Ибо о росте говорят применительно к простиранию над большим подлежащим (τῷ ἐν μείζονι ὑποκειμένῳ ἐφαπλοῦσθαι)»[448].

Филопон даже формулирует возможность роста сущностного эйдоса. Для этого «определяющий логос» тела должен принять прибавление различия или рода. Здесь он должен был бы добавить, что если бы такой логос изменился, мы имели бы уже другую сущность, и следовало бы говорить не о росте, но об уничтожении прежнего и возникновении нового. Еще одна особенность его рассуждения: как и Александр Филопон различает внутриматериальные и ноэтические эйдосы, говоря о существовании отделённого эйдоса, от которого зависит внутриматериальный. Так же обращает на себя внимание образ количественного эйдоса, «простирающегося» над увеличившимся подлежащим.

Филопон формулирует вопрос от неких воображаемых противников: поскольку материя растущих тел непрерывно меняется, не означает ли это, что со временем прежнее подлежащее исчезает, и его заменяет новое? В этом случае, поскольку внутриматериальный эйдос неотделяем и имеет бытие в подлежащей материи (τὸ εἶδος ἐν ὑποκειμένῳ τῇ ὕλῃ τὸ εἶναι ἔχει), исчезнет и эйдос, и его заменит другой эйдос[449].

Филопон находит следующее решение апории:

«Высказанное суждение было бы верным, если бы разом исчезала вся материя (εἰ μὲν ἀθρόον ἅμα πᾶσα ἡ ὕλη ἐφθείρετο), но поскольку она утекает мера за мерой, её тут же замещает другое (εὐθὺς ἕτερον ἀντεισφέρεται), так что эйдос нумерически остается одним и тем же (ἓν καὶ τὸ αὐτὸ κατ’ ἀριθμὸν ὑπομένει εἶδος)»[450].

Здесь Филопон приводит следующий яркий и неоднозначный пример. Пример с тенью:

«Сделаем нашу мысль яснее посредством примера (ὑποδείγματος). Представим, что от некоего тела на протекающей мимо реке возникает тень (ἐν ποταμῷ παραρρέοντι σκιὰν ἀπό τινος σώματος). Тень, находясь на подлежащей воде (ἡ μὲν σκιὰ ἐν ὑποκειμένῳ τῷ ὕδατι οὖσα), будет нумерически одной и той же, но вода не останется той же: мерами одно утекает, а другое его замещает (κατὰ μέρος τὸ μὲν ὑπεκρεῖ τὸ δὲ ἀντεισέρχεται). Так же следует мыслить и об эйдосе: материя мерами подменивается (ἀμειβομένης), сам же он всегда остается нумерически одним и тем же»[451].

Образ, предложенный Филопоном, замечательно сочетает представление о чувственном бытии, как тени бытия истинного, с гераклитовско-протагоровским представлением о материальной текучести, ставшим объектом платоновской критики в Теэтете. Тело, отбросившее тень на поток, — это истинно сущее или отделённый эйдос; тень есть чувственная форма (геометрический эйдос); поток — это вечноструящаяся сквозь кишку тела неуловимая материя. Если вспомнить, что с рекой сравнивали тело, то аналогия будет полной.

Напротив, типичное неоплатоническое понимание взаимоотношений бестелесного и тела предполагало более крепкую связь. Порфирий хотя и считал, что бестелесное присутствует в телах не по ипостаси, словно вода или воздух в бурдюке (ἀσκός), но здесь же говорил о существовании некоторого расположения (διαθέσει ποιᾷ) и пристрастия (προσπαθείας) бестелесного по отношению к телам[452]. Немезий Эмесский писал, что о связи «по взаимоотношению» (κατὰ σχέσιν)[453]. Равно Платон, Порфирий и Немезий рассматривали подобное отношение как эмоциональную привязанность.

Напротив, у Филопона здесь связь совершенно умозрительна и почти призрачна. Тень никак не оформляет воду, которую затеняет, и напротив, затененный участок текущей воды никак не способен повлиять не отбросившее тень тело. Образ эйдоса, «простирающегося» (ἐφαπλοῦσθαι) над подлежащим также, скорее всего, предполагают образ тени, отброшенной на «иное».

Филопон переходит к еще одному примеру, подразумевающему количественное, а не качественное изменение. Пример со статуей (ὁ ἀνδριάς):

«Замена материи мера за мерой происходит не так, что нечто также удаляется и из эйдоса, словно у статуи (ἀνδριάντος) заменяют то ногу, то руку, то голову. В этом случае происходит так, что [со временем] статуя целиком (ὅλον) становится нумерически другой (ἄλλον ἐξ ἄλλου) не только по материи, бронзе (κατὰ τὴν ὕλην καὶ τὸν χαλκόν), но также в отношении индивидуальной формы и фигуры (κατὰ τὸ σχῆμα τὸ ἄτομον καὶ τὴν μορφήν). Но в случае роста опорожнение (κένωσις) происходит не так. Если бы это было [как у статуи], целое [со временем] должно было бы становиться искаженным (κολοβὸν τὸ ὅλον ἔμελλε γίνεσθαι), чего мы не наблюдаем. Но происходит, как с приведенным выше примером с рекой: хотя иногда притекает больше, чем утекает, и наоборот, вся река как целое (ὅλος ὡς ὅλος) существует в себе непрерывной (αὐτὸς ἑαυτῷ συνεχὴς ὑπάρχει). Части воды замещают друг друга непрерывно (κατὰ συνέχειαν) и без разрыва (ἀδιακόπως) заполняют место того, что утекло, не оставляя промежутка (διάλειμμα)»[454].

Таким образом, Филопон делает акцент на непрерывности незаметных глазу изменений, в противоположность бросающимся в глаза и деформирующим облик заменам членов у статуи. Примечательно, что пример со статуей был использован Аристотелем в «Физике». Но там он находится в противоположном контексте, а именно — в рамках рассуждения не о