Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - [44]
Моя жизнь по-прежнему была чужой затеей.
В первую летнюю субботу я проснулся очень рано. Одевшись на пробежку, я спустился на кухню и налил себе апельсинового сока.
Мама читала утреннюю газету.
– Я сегодня работаю, – повернувшись к ней, сказал я.
– Разве ты работаешь по субботам?
– Майк просил подменить его на пару часов.
– Вы дружите?
– Не особо.
– Очень порядочно с твоей стороны.
– Ну я же не бесплатно это делаю – мне заплатят. И вообще, ты сама меня вырастила таким порядочным.
– Кажется, ты этому не рад.
– А чему тут радоваться? Честно говоря, я хочу быть плохим парнем.
– Плохим парнем?
– Ага. Ну как Че Гевара[41]. Или Джеймс Дин[42].
– И кто же тебя останавливает?
– Та, на кого я сейчас смотрю.
– Правильно, вини во всем мать, – рассмеялась она.
А я сам не знал, шучу я или нет.
– Знаешь, Ари, если бы ты правда хотел стать плохим парнем, то стал бы им. Плохие парни уж точно не ищут одобрения мамы.
– Думаешь, мне нужно твое одобрение?
– Не знаю, что тебе на это ответить.
Мы смотрели друг на друга. Вечно я ввязывался в эти разговоры с мамой, которые вовсе не хотел вести.
– Что, если я уволюсь с работы?
Она продолжала испытывать меня взглядом.
– Давай.
Я знал этот тон. Она понимала, что я блефую. Ну разумеется. Мы пристально смотрели друг на друга еще секунд пять – хотя казалось, что целую вечность.
– Ты уже слишком взрослый, чтобы брать у нас карманные деньги, – сказала она.
– Может, я буду косить газоны.
– Придумаешь тоже.
– Что, слишком по-мексикански, мам?
– Нет. Просто слишком ненадежно.
– А вот котлеты переворачивать – другое дело. Фантазии особенной не требуется – зато надежно. Если подумать, то работенка как раз по мне. Я надежный, а с фантазией у меня туговато.
Мама покачала головой.
– Будешь всю жизнь заниматься самобичеванием?
– Ты права. Наверно, не стоит работать летом.
– Ты старшеклассник, Ари. И не призвание ищешь, а способ заработать немного денег. Это просто переходный период.
– Переходный период? А ты точно мексиканка, мам?
– Я женщина образованная, но это не значит, что я от этого меньше мексиканка, Ари.
Я чувствовал, что она начинает злиться. Мне нравилось, когда она злилась, и хотелось видеть ее злость почаще. Мамина злость отличалась от нашей с отцом и не парализовала ее.
– Ладно, мам, я тебя понял.
– Неужели?
– Почему-то рядом с тобой я всегда чувствую себя зверюшкой в зоопарке.
– Извини, – сказала она без малейшего сожаления в голосе. Потом подняла на меня взгляд. – Ари, ты знаешь, что такое экотон?
– Это промежуточная зона, где встречаются две разные экосистемы. И в ее ландшафте есть элементы обеих. Что-то вроде естественной пограничной полосы.
– Умница. Переходное состояние – теперь ты понял, правда?
– Понял, мам. Я живу в экотоне, где работа должна сосуществовать с бездельем, а ответственность – с безответственностью.
– Похоже на то.
– Ну как, теперь я заслужил пятерку по сыноведению?
– Не злись на меня, Ари.
– Я и не злюсь.
– Вижу, что злишься.
– Типичная училка.
– Послушай, Ари, не я виновата в том, что тебе только-только исполняется семнадцать.
– Ага, но когда мне будет двадцать пять, ты по-прежнему будешь училкой.
– А вот это уже грубо.
– Прости.
Она изучающе на меня посмотрела.
– Правда, мам. Прости.
– Вечно мы начинаем лето со споров, правда?
– Это традиция, – ответил я. – Пойду побегаю.
Но только я развернулся, как она поймала меня за руку.
– Слушай, Ари, ты меня тоже прости.
– Все в порядке, мам.
– Я тебя знаю, Ари, – заметила она.
Я хотел сказать ей то же, что Джине Наварро: «Никто меня не знает».
Потом она по обыкновению расчесала мои волосы пальцами.
– Ты не обязан работать, если не хочешь. Мы с папой с радостью дадим тебе карманных денег.
Я знал, что она серьезно.
Но не хотел этого. Я сам не знал, чего хочу.
– Дело не в деньгах, мам.
На это она ничего не ответила.
– Постарайся хорошо провести лето, Ари.
Ох уж этот ее взгляд. Ох уж этот тон. Иногда ее голос переполняла такая любовь, что мне становилось невыносимо.
– Хорошо, мам, – сказал я. – Может, я в кого-нибудь влюблюсь.
– Почему бы и нет? – улыбнулась она.
Бывает, родители так любят своих сыновей, что превращают их жизнь в роман. Им кажется, что молодость помогает нам справиться с любыми трудностями. Но, похоже, они забывают об одном: жизнь накануне семнадцатилетия бывает неприятной, болезненной, запутанной. Иногда это полный отстой.
Два
Мы с Ножкой не случайно пробежали мимо дома Данте. Я знал, что он скоро вернется, только не знал, когда именно. Уезжая из Чикаго, он отправил мне открытку, в которой написал:
Мы едем домой через Вашингтон. Папе нужно в Библиотеку Конгресса. Скоро увидимся!
С любовью,
Данте
Добежав до парка, я спустил Ножку с поводка, хотя и не должен был. Мне просто нравилось смотреть, как она носится туда-сюда. Я восхищался невинностью собак и чистотой их привязанности. Собакам и в голову не придет скрывать свои чувства. Они просто существуют и всегда остаются собой. Я завидовал простоте и изяществу собачьего существования.
Подозвав Ножку, я вновь нацепил на нее поводок и побежал дальше.
