Арина - [93]

— Не волнуйтесь, попадутся, — успокаивала его Оля. — Лес-то настоящий только и начинается.

После Дмитрова с его древним Успенским собором, с вознесшимся над городом монументом защитникам Москвы и на самом деле пошли вроде сплошные леса, а слева вдоль шоссе ровной синей лентой потянулся канал. По его берегам-террасам то тут, то там ярко пестрели палатки туристов, легковые машины, мотоциклы, сновали в просветах между деревьями загорелые люди а купальных костюмах.

— Полюбуйтесь, форменный курорт, — поглядывая на канал, сказал Иван Иванович. — Какая, однако же, здесь благодать!.. Я не пойму, за чем это люди едут куда-то там к морю, за тридевять земель киселя хлебать, когда вот рядом столько красоты. Да и с чем можно сравнить Подмосковье? Скажу я вам, что бывал я и на море, и в горах, а поживешь там неделю-другую, и скука берет, тянет опять к нашей природе. Казалось бы, что в ней уж такого особенного, да все равно манит она к себе русское сердце, как ту козу — высота.

Соглашаясь с Иваном Ивановичем, Оля вертела головой по сторонам, будто впервые видела бегущие навстречу красноватые сосны, высокие прямые березы, называла Подмосковье Швейцарией, в которой сама, конечно, не бывала и куда ее нисколько не тянуло. Любуясь во все глаза скромным нарядом леса, лишенным той назойливой яркости, какая присуща природе юга, Оля пожалела, что нет с ними Левушки, которого рыжая грымза в выходные ни на шаг от себя не отпускала. В такой ясный и жаркий день он томился сейчас в душном городе, тогда как ему-то, художнику, прежде всего надо быть здесь, видеть это своими глазами. И так обидно ей стало за Левушку, за свою непонятную и, может быть, постыдную к нему любовь, от которой страдает она и мается, постоянно раня душу матери.

Иван Иванович, не догадываясь, конечно, какие думы занимали сейчас Олю, по-отечески обнял ее за плечи и немного повеселевшим голосом сказал:

— Спасибо тебе, Олюшка, что вызволила нас из каменных стен… Ты чуешь, Тимофеич, какой тут воздух? У меня в голове прямо этакий хмель, будто я рюмку доброго вина хватил.

Дмитрий лишь молча кивнул и продолжал все так же неотрывно смотреть вперед: за рулем он всегда был малоразговорчив. Обстановка на дороге меняется быстро, каждую минуту тебя кто-то обгоняет, в любой момент жди встречную машину, какую-либо повозку, велосипедиста, наконец, на шоссе может некстати выйти из лесу человек. Он знал, что езда за рулем требует немало собранности, хладнокровия и постоянного внимания. Этого-то ему сейчас и не хватало, он не раз спохватывался, что о чем-нибудь задумывается и тогда невпопад вертит рулем, слишком резко тормозит. Поэтому, заметив безопасный пологий съезд, он только обрадовался и немедленно свернул с шоссе в сторону.

Было уже далеко за полдень, когда они спустились на берег канала, на его нижнюю террасу, и, поставив машину в тень под березы, в первые минуты молча огляделись. В обе стороны от них уходила широкая и прямая, как взлетная полоса, рукотворная река, к берегам которой почти вплотную подступал лес. Зеленые вершины деревьев вперемежку с белыми облаками гляделись в зеркало воды, чуть подрагивая в ней от мелких, едва видимых волн, что незаметно, как бы с опаской нагонял слабый ветер. Но скоро волны начали крепчать, с чмоканьем забились о прибрежные камни — это встревожил воду медленно подходивший пассажирский теплоход. И чем ближе он подплывал, тем все больше вырастал над водой, а сами берега канала и сбегающие к ним деревья на глазах уменьшались, становились ниже и ниже. Когда он поравнялся с березами, под которыми они остановились, то вздымался уже так высоко над всем окружающим, что казался не теплоходом, а какой-то сказочной белой глыбой, огромной, необъятной.

Они долго еще стояли, не отрывая глаз от теплохода, который теперь с каждой минутой удалялся, становясь все меньше и меньше, а сам канал вроде делался шире. Наконец теплоход превратился в белую точку, а скоро и совсем растаял в голубой дали леса и неба.

Зачарованные белым теплоходом, они не сразу заметили метрах в ста от себя бледно-желтую палатку, возле которой слабо дымил костер и хлопотали люди: женщины, возясь с посудой, видимо, готовили еду, а мужчины, сняв рубашки, копались с мотоциклом. Один из этой компании промышлял насчет ухи, прикрыв газетой голову от солнца, он сидел с удочкой на берегу.

— Да тут, кажись, рыбешка водится!.. — оживился Иван Иванович и сейчас же стал сокрушаться, что не захватил с собой рыболовные снасти.

— А у меня в багажнике удочка раздвижная, — обрадовал его Дмитрий.

Иван Иванович сразу забыл про всякие грибы и кинулся искать червяков. Олю он попросил наловить кузнечиков, поскольку не знал пока, что за рыба в канале и на какую наживку она станет лучше клевать. Через какие-нибудь полчаса он уже пристроился на плоский камень у самой воды и тотчас будто замер, кроме красного с белой полоской поплавка, ничего уже не видел.

Дмитрий тем временем решил заняться машиной. Одно колесо у нее почему-то спускало, и он давно собирался заменить его запаской, но до этого все как-то не доходили руки. Сейчас он вытащил домкрат и стал поднимать перед машины. Оля, радуясь, что мужчины наконец при деле, взяла из багажника пластмассовый бидон и пошла в лес за грибами.