Арина - [30]

Жора, как оказалось, не на шутку рассердился на Яшку и, нагнувшись, выбирал под столом покрупнее катышки гравия, которым было усыпано место беседки, приговаривая вслух, что сейчас проломит башку этой глупой птице.

— Перестань, Жора, не обижай бедного Яшку, — попросил Дмитрий.

Тот разогнулся, но катышки еще держал в руке, ответил с самой натуральной обидой в голосе:

— Тебе просто говорить, не твои он туфли обделал, а мои. Инга мне их за чеки достала в «Березке», это французские. Почище лаковых блестят, а теперь носок у правого ботинка, гляди, сразу потускнел. Ты знаешь, какая ядовитая гадость птичий помет.

— Все равно не расстраивайся, — сказал Дмитрий и, немного помолчав, добавил: — Ты вот смотри, чтоб часы твои не уволок Яшка, ты любишь их снимать да на стол класть…

— Пусть попробует только!.. — пригрозил Жора, пока не выпуская катышки из руки. — Тогда собственноручно повешу тухлого урода под этой вот липой.

Дмитрию уже призревала пора посмотреть, как себя чувствует Чижов, и вообще ему надо было уходить, сколько же можно сидеть и вести бесконечные разговоры с Жорой, на которого был сердит из-за Люси. Ведь все это вышло так из-за Чижова, что они засиделись, но на самом деле Жора не был для него желанным собеседником. Дружба у них тоже давно распалась, всего-навсего тот как бы прилип к нему, часто кружил рядом и в силу этого ходил вроде в приятелях. Другой бы на его месте давно сказал Жоре: «Хватит, не мельтеши под ногами», а он по своей мягкотелости, что ли, врожденной застенчивости терпел его, не приближал и не отталкивал, просто терпел. А Жора тем временем успел заморочить голову Люсе, и теперь попробуй турни дружка-приятеля сестры, ведь она сразу обвинит его во всех смертных…

— Пойду я гляну на Чижова да побреду домой, — поднимаясь со скамейки, сказал Дмитрий.

У Жоры то ли зло прошло на Яшку, то ли ему стало стыдно мстить несчастной птице, но только он сам бросил под стол катышки гравия и пошагал рядом с Дмитрием.

Чижов, оказывается, все еще спал и дышал теперь ровнее, чем особенно порадовал Дмитрия. Они молча постояли с минуту у его кровати и осторожно, чтобы не разбудить, вышли из палаты. В ординаторской Дмитрий снял с себя халат, казавшийся на нем недомерком, и, собираясь уходить, попросил Жору позвонить ему, если что-нибудь вдруг стрясется. Жора в свою очередь посетовал, что слишком засиделся, и вызвался проводить Дмитрия до метро, чтобы поразмять немного ноги.

Когда они вышли из ординаторской, по аллеям парка уже прогуливались больные: мужчины в тонких полосатых пижамах, женщины в легких белых блузках и красных брюках. Некоторые вертелись у самых ворот больницы, поджидая родных и друзей, которые навещали их в это время. Они не сразу узнавали Жору с Дмитрием, с удивлением таращили на них глаза, так непривычно им было видеть врачей не в белых халатах, и оттого немного смущенно здоровались.

Едва они очутились за воротами, в переулке, где не было зелени, как сразу почувствовали неумолимую жгучесть июльского солнца, которое, казалось, сыпало на них раскаленные искры с обнаженно-чистого неба. Первое время им никто не попадался навстречу, совсем не было видно машин, и свободная от них широкая улица, на которую они свернули, хорошо просматривалась из конца в конец. Дикая жара повыгоняла москвичей из каменных стен своих домов в ближайшие леса, на спасительные реки и озера, а те, кому по нужде или немощи пришлось остаться в городе, как можно плотнее занавесили окна, полуоткрыли двери, дабы создать хоть малость сквозняка, и, полураздетые, вялые, старались поменьше двигаться, в основном сидели у телевизоров. Редко кто из них выходил на улицу, и столица казалась пустой и безлюдной, лишь вблизи магазинов да около метро сновали редкие прохожие, и это убеждало, что город не вымер, что жизнь в нем все-таки теплится.

У автоматов с газировкой, от которых пахнуло кислым, они задержались, Дмитрий порылся в карманах брюк, нашел монету и, помыв стакан, облепленный пчелами, нацедил себе воды. Но как ни мучила его жажда, он не мог выпить и полстакана, такой неприятной показалась ему теплая и совсем без газа вода. К тому же в ней еще был явный привкус металла, и, чтобы поскорее отбить его, Дмитрий стал закуривать.

— Брось свою отраву, задыми настоящих, — Жора протянул ему пачку «Филипп Морис». — Как ты можешь курить такой мох?..

Дмитрий не любил зарубежные сигареты, ему казалось, в них много химии, оттого они так быстро горят и не гаснут, пока не сотлеет весь табак. Помимо того, он примечал в них запах тряпок, из которых делалась, видимо, бумага. И Дмитрий не понимал, чем привлекали эти сигареты Жору, да и не только его, он знал еще многих, чаще пижонистого вида, которые тоже гонялись за ними, а еще не мог он объяснить себе, где Жора достает эти сигареты.

— Нет, спасибо, мне нравятся «Столичные», — сказал Дмитрий и отвел его руку с пачкой сигарет. — А где ты всегда добываешь эту химию?

— Инга, добрая душа, меня выручает, — признался Жора и, щелкнув зажигалкой, раньше поднес огонь Дмитрию. — Кстати, она чего-то на тебя дуется… Ты чем ее обидел?