Архивариус, или Игрушка для большой девочки - [4]

— Так это скорее возложены, — усмехнулась она.

Андрей тотчас же извинился, вынул их и протянул Ксении. Та с тоской посмотрела на букет и вздохнула. Прямо сюжет из фильма.

— Спасибо. Только неси сам. Не люблю ходить по улице с веником.

Андрей согласно кивнул головой.

— Можно взять вас под руку? — осторожно испросил он.

— Можно. Сам-то из какой деревни? — не сдержалась все же она.

Парень порозовел.

— Из небольшого города здесь, в области.

— Да не стесняйся, — хмыкнула Ксюша, — я сама лаптежница из тихвинского уезда, или как там сейчас называется… Как тебя угораздило попасть в мокрицы?

— Вы не любите моряков?

— Да нет, — досадуя на саму себя, проворчала Ксения, — просто после вчерашнего с головой плохо.

— У меня отец был моряком. Боцманом. А брат плавает помощником капитана на подводной лодке.

— О, да у нас родословная… — хмыкнула Ксения. — Ну, ладно, куда ты меня приглашаешь?

— В театр.

— Ну, конечно, — развела, было руками Ксения, но, спохватившись, категорично добавила:

— Только не в оперу. Мне сейчас только отходной арии и не хватает…

Школа, которую заканчивала Ксения, была из тех, которые держались под напором рыночной экономики, разрушающей отлаженную систему образования, до последнего. Потому ей удалось, кроме курса школьной программы, получить и специальность, что по замыслу неглупых людей из старшего поколения должно была дать возможность молодежи, еще не определившейся в жизненном пространстве, зарабатывать. Хотя бы на бутерброд.

Парикмахерское искусство, которому ее обучили, не нравилось Ксении, и она в голове не держала, что судьба когда-нибудь заставит ее взяться за противные ножницы, тем более что, и специализировалась она на волосах ненавистной половины человечества, мужских. Хотя половина — это преувеличение, она еще раз делилась приблизительно пополам, на тех, кого еще можно терпеть и ненавистных (с петушиными голосами).

Искать работу в центре города Ксюша и не помышляла. Здесь все было схвачено. Попробуй, оттащи от доходных кресел этих акул, выигравших в свое время в жесткой схватке, навечно пропахших тройным одеколоном или «Красной Москвой», разбавленной водой из унитаза. Они стоят у своих зеркал, белых раковин и кувшинов насмерть. С ножницами наперевес.

Ей приглянулся проспект Ветеранов. Нечто среднее между старыми кварталами и новостройками, Хотя по возрасту этот район вроде бы недавно заселен, но уже успел приобрести черты обжитости, в некоторых скверах можно увидеть переросшие деревья, а отдельные дома, возможно, уже числились в списках подлежащих капремонту…

Здесь, как казалось Ксении, битва за кресла не должна грозить летальным исходом. Из всех осмотренных ею заведений обслуживания она остановилась на парикмахерской «Любава», которая своей витриной выходила на проспект. В оформлении фасада было что-то архаическое, и это почему-то вызывало у Ксении надежду, что учреждение муниципальное или, хотя бы, коллективного владения. В стенах школы Ксюше успели привить отвращение к капитализму.

Интуиция ее не подвела. Парикмахерская действительно оказалась муниципальной. Это было заметно (при ближайшем рассмотрении) по осыпающейся штукатурке, рассыхающимся, давно не крашенным рамам витрин… Заведующую она обнаружила в рабочем зале в строю с другими труженицами, преимущественно неопределенного возраста…

— Не справляемся, — пояснила шеф, проводив взглядом поспешно удаляющегося старичка, только что вырвавшегося из ее цепких рук. — Клиент предпочитает нас. Цены держим умеренные, да и мастера все…

Она окинула прицельным взглядом фигуру Ксении и мотнула головой в сторону коридора. Пробираясь за ней в полумраке абитуриентка попыталась расшифровать значение тени, проскользнувшей, как ей показалось по лицу заведующей. Вероятно, недовольна, что молода. Следовательно, неопытна, наверное, догадывается, что нужен угол для жилья…

— Иногородняя, — подтвердила ее догадки командующая, направляясь к огромному абсолютно пустому столу из полированного дерева. Это был не вопрос, скорее озвучивание итога наблюдений.

Наткнувшись по пути взглядом на зеркало, стоявшее посреди комнаты, тетка на минуту забылась, подсчитывая морщины на своем лице. Похоже каждая на учете. По виду до пенсии ей еще далеко, но значительно ближе, чем от того дня, когда она сама топталась по эту сторону стола. Фигура у нее, скорее всего, давно снята с контроля. Последняя, угасающая надежда на привлекательность — лицо, нещадно обремененное косметикой…

Инвентаризация прошла, по-видимому, с удручающими результатами, потому что она, сузив глаза от неудовольствия, отвернулась от зеркала и, осев на стул, принялась рассматривать Ксению. На этот раз подетально. Ксения чуть было не предложила ей пересчитать заодно и зубы, но тетка опередила ее:

— Двадцать.

Ксюша решила, что та гадает, сколько ей лет и чуть было не кивнула головой, как внезапно возникшее подозрение изменило ход ее мыслей.

— Что, двадцать? — не веря своей догадке, спросила она.

— Рублей за смену.

Ксения хихикнула, решив, что тетя издевается, но меланхолическое выражение на оштукатуренном лице заведующей не располагало к веселью.